Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном - Сергей Николаевич Ульев

Армия Багратиона оказалась в кольце, которое быстро сжималось.

Тем временем, будучи в Вильно, Наполеон вызвал к себе маршала Даву.

— Мой брат Жером не оправдывает моих надежд, — раздраженно сказал император. — Невестка как — то жаловалась мне, что он слишком нерасторопен в постели. Оказывается, он таков и в военном искусстве. Я не могу позволить, чтобы две русские армии соединились. Возьмите Багратиона на себя. Это достойный противник вашей доблести.

— Я имел честь убедиться в этом по его действиям в Пруссии, — сказал Даву. — Недаром он был правой рукой Суворова. Генерал Багратион храбр, но горяч.

— Постарайтесь сыграть на этом и навязать ему сражение. Взгляните, маршал, — Наполеон указал на разложенную перед ним карту, и Даву, прищурив глаза, склонился над столом. — Условия вам благоприятствуют. Вы располагаете втрое превосходящими силами. Ваш корпус немедленно занимает Минск. Дороги перекрываются. Наши войска теснят Багратиона с тыла и фланга. Здесь кругом леса и болота. Багратион будет вынужден капитулировать или погибнуть.

— Я могу отвечать лишь за свой корпус, сир. Войска короля Вестфальского…

— Отныне они ваши, — перебил Наполеон. — Я отправлю брата к его супруге. Пусть оттачивает военное мастерство в постельных маневрах… Вам никто не помешает расправиться с Багратионом. Надеюсь, вы довольны?

— Да, мон сир. Я люблю сталкиваться с неприятелем нос к носу.

— Что неудивительно при вашей близорукости, — заметил Бонапарт.

— Пардон, сир? — вскинул голову маршал.

— Это была шутка.

Подобные шутки Даву мог простить только Наполеону.

— Благодарю, мон сир, — поджал губы маршал, — было очень смешно.

— Когда за дело принимаетесь вы, Даву, я не сомневаюсь в успехе! Кстати, а почему вы не носите парик? — неожиданно спросил Наполеон. — Вы же совсем лысый.

Даву важно провел ладонью по голой макушке, и она окрасилась цветами французского флага.[7]

— Парик еще никого не уберег от пули, сир.

— А женщины? Говорят, они не любят лысых.

— Зато они не равнодушны к маршалам.

— Браво! — хлопнул в ладоши Наполеон. Слова Даву польстили его самолюбию, ведь он и сам уже начинал лысеть. Проводив маршала до дверей, император ласково взял его за ухо: — Смотрите, как бы вам не напекло голову, мой дорогой Даву. Сейчас такое жаркое лето.

— Я хладнокровный человек, сир.

— Воистину нет таких достоинств, коими я не наделил бы своих подданных, — улыбнулся Бонапарт. — И все же не забывайте надевать шляпу. Здесь русская земля, а значит, и русское солнце.

— Мой череп обтянут отборной французской кожей, сир!

— Я горжусь вами, маршал!

— Виват, Франция!

— А я?

— Виват Наполеон!

— Ну вот, другое дело. Спасибо за преданность, друг мой, а теперь ступайте.

Оставшись один, Наполеон подошел к зеркалу. В нем отразился немолодой человек с короткими ногами, пухлым животом и прилизанными волосами.

— Волос все меньше, — задумчиво произнес Бонапарт, приподняв со лба прядь. — Может, отпустить бороду? Но женщины не любят бородатых. Неужели маршал прав, и они любят меня только за мой титул?! А будь я горбатым карликом с длинным носом? Полюбила бы меня тогда Жозефина? А княгиня Валевская? А Мария — Луиза? А девочки мадам Тото?

Угрюмо покачав головой, император отошел от зеркала.

Через несколько дней Даву занял Минск, пролив бальзам на душевные раны Наполеона.

— Багратион у меня в руках! — торжественно объявил французский император приближенным.

Глава 13. Лед и пламень

Вопреки надеждам французского узурпатора, Багратион, искусно маневрируя, вывел свою армию из окружения и повернул на юго — восток.

В отсутствии больших сражений князь изливал свой неистовый темперамент в переписке с Барклаем, настаивая на генеральном сражении.

Визиты багратионовских курьеров стали в 1‑й Западной армии столь обычным делом, что Барклай де Толли, заметив в подзорную трубу всадника, несущегося во весь опор к его ставке, флегматично бурчал себе под нос:

— А вот еще один по мою душу. Не жаль Петру Ивановичу казенной бумаги.

Перевес Наполеона в вооруженной силе был столь внушителен, что военный министр и думать не мог о генеральном сражении. Но, отступая сам, он вынуждал пятиться и Багратиона, армия которого была вдвое меньше первой.

Генерал Багратион с самого начала отступления пребывал в состоянии, близком к помешательству. Само имя командующего 1‑й Западной армии было опасно произносить при нем вслух.

Стоило кому — нибудь сказать «Барклай», как Багратион тотчас хватал провинившегося за грудки и начинал трясти.

— Нэ говоритэ, нэ говоритэ мне о нем! — кричал разъяренный князь. — Я его скоро зарэжу! Трус! Изменщик! Как нэверную жену — зарэжу! Шашлык сдэлаю! Наступать, наступать нэмедленно!!

В таких случаях спасти несчастного могло только одно — требовалось стоять смирно и, преданно глядя в глаза князю, твердить: «Так точно, ваша светлость! Барклай — баран, ваша светлость!»

Однажды, когда Багратион проходил мимо солдатских костров, кто — то невзначай обронил:

— Глядите — ка, братцы, тучи собираются. То ли будет гроза, то ли нет?

Багратиону послышалась ненавистная фамилия. Налетев горным орлом на говорившего, князь надел ему на голову котелок с кашей и, в остервенении стуча по днищу ложкой, закричал:

— Нэ смэть говорить про Толли! Нэ смэть упоминать этого дурака в моей армии! В отставку подам! Застрэлюсь!

Еле его успокоили.

И разразившаяся вскоре гроза, с ее громом и молниями, в сравнении с гневом Багратиона показалась не страшнее праздничного фейерверка в городском саду.

Пылкий князь не находил себе места. Чтобы хоть как — то занять охочие до баталий руки, он строчил письма и рассылал во все стороны курьеров.

Багратион писал своему другу генералу Ермолову, волей судьбы служившему начальником штаба у Барклая: «Стыдно носить мундир, ей — богу… Что за дурак этот ваш Барклай! Сам бежит и мне велит… Пригнали нас на границу, растыкали, как шашки. Стояли, рты разиня, загадили всю границу, завидев Бонапарта, и побежали. Признаюсь, мне все омерзело так, что с ума схожу. Прощай, Христос с Вами, а я зипун /крестьянский кафтан (простонар.)/ надену».

Багратион не раз за время отступления клялся уйти в отставку, надеть зипун и солдатскую сумку, стать простым солдатом. Но, к счастью для русской армии, так и не сдержал ни одного из своих грозных обещаний.

Глава 14. Случай на охоте

— Тут я кладу руку ей на коленку и говорю: «Баронесса, какое у вас красивое платье!» Она как завертится: «Ах, поручик, это лишнее». — «Конечно лишнее, — говорю. — Ваше платье нам только мешает!»

— А она?

— Захихикала и отдалась.

— Да-а, Ржевский, — сказал Давыдов, разливая по кружкам вино, — умеешь же ты женщин укрощать.