Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

моральные цели, а не наоборот. Мораль не подчиняется логике рынка, логика рынка, тем не менее, должна ориентироваться на вышестоящие цели просвещенного общества, нацеленного на моральное познание и моральный прогресс. В противном случае логика рынка срывается с цепи, и это ведет к моральным проблемам, которые неудержимо разрастаются — к чему относится справедливо критикуемое распространение плутократии, то есть власти денег, которая особенно драматически охватывает США и Россию.

Моральные факты

Факт — это объективно существующая истина. К примеру, истинно то, что поезда Deutsche Bahn[47] часто опаздывают. Также истинно то, что у Земли есть только одна Луна, что она вращается вокруг Солнца, что Ангела Меркель — бундесканцлер, что более чем у миллиона индийских граждан есть спортивная обувь и что сейчас я заканчиваю это предложение.

Однако в области ценностей также есть факты — моральные факты. Многие сегодня явно или неявно считают, что моральных фактов не существует, и, тем самым, нельзя объективно определить, что на моральных основаниях мы должны делать в определенной ситуации, а от чего — воздерживаться. Вместо этого люди считают, к примеру, что «если бога нет, то все дозволено» (говоря словами Жан-Поля Сартра)[48].

Это затрагивает принципиальный вопрос, который ставится в разных формах: есть ли вообще объективные ценности? Этот вопрос тесно связан с тем, что мы должны делать. Если бы чистая действительность не содержала никаких требований, если бы требования, напротив, были всегда лишь голосами авторитетов (учителей, родителей, церквей, интернализированных нами правительств и т. п.), этика фактически была бы педагогикой, психологией или социологией. Мы могли бы заменить этику духовным наставничеством (Seelenführung) или поведенческой экономикой, которую применяют, чтобы управлять нами как иррациональным стадом.

Поэтому наряду с вирусологическими предложениями в дни коронавирусного кризиса находят применение модели поведенческой экономики: человек во многих странах — как раз в тех, где вводятся ограничения на передвижение, — рассматривается как стадное животное, в действительности не способное на моральные решения. Мораль в этой перспективе не учитывается, так как власти явно или неявно сомневаются в том, что люди способны на подлинное моральное познание[49].

Это более или менее мягкая форма ценностного нигилизма, известная в философии как антиреализм. Чтобы лучше понять это лжеучение, мы должны сделать краткий экскурс в философскую теорию.

Философская дисциплина, занимающаяся вопросом о том, имеются ли (более или менее) объективно существующие моральные факты, которые мы можем или же не можем познать, называется метаэтикой. Она занимается важным вопросом о том, какой формой существования обладают моральные факты или же при каких условиях моральные высказывания, с помощью которых мы выражаем запретное, дозволенное и неприемлемое в языке, бывают истинными или ложными и бывают ли они таковыми вообще. Наиболее известные теоретические течения современной (gegenwartigen) метаэтики можно подразделить на моральный реализм и моральный антиреализм [50].

Моральный реализм полагает, что есть объективно существующие моральные ценности, которые мы можем познать. Такие моральные высказывания, как «ты не должен убивать» или «ты должен сокращать свои выбросы CO2, чтобы следующие за тобой поколения тоже могли хорошо жить», согласно ему, истинны, поскольку есть моральные факты, которые отражают эти постулаты.

Моральный антиреализм, напротив, полагает, что этика (как это формулирует заглавие книги австралийского философа Джона Лесли Маки) — это изобретение морально истинного и ложного [51]. Антиреалисты, известные также как субъективисты, считают, что в действительности нет никаких моральных ценностей, никаких предписанных или неприемлемых действий. С этой точки зрения, моральные высказывания в обыденном мышлении грамматически вводят нас в заблуждение о существовании моральных критериев. Эту (предполагаемую) видимость вновь и вновь разоблачают мыслители, от античных софистов, Ницше и национал-социалистического специалиста по государственному праву Карла Шмитта вплоть до наших дней [52].

Антиреализм — это опасный шаг в направлении ценностного нигилизма, который оставляет позади все моральные обязательства. Его необязательно интерпретировать нигилистически, тем не менее, он едва ли может объяснить, почему нам, людям, кажется, что к нам взывает высшая мораль, то есть почему мы испытываем феномен, который все мы знаем как голос совести. Этот голос в глазах антиреалистов является своего рода грамматическим заблуждением.

Границы свободы слова. Насколько толерантна демократия?

Идея парламентской демократии предполагает дебаты и последующую выработку консенсуса, которого ранее не существовало. В консенсусе, как при компромиссе, должны выражаться различные перспективы, чтобы было представлено как можно больше групп населения, составляющих электорат. При этом в пространстве свободного выражения мнений всякое мнение, в первую очередь, такое же хорошее, как и любое другое. Истинно ли оно при этом, не играет, кажется, никакой роли, из-за чего это представление ведет к тому, что ценность истины в этически насущных и трудных вопросах заменяется стратегиями поиска компромисса.

Это может вести к фатальным последствиям. Ведь в политике постоянно обсуждаются сложные моральные вопросы и выносятся моральные суждения. И это хорошо, так как наши избираемые народные представители — тоже люди и при этом несут большую моральную ответственность.

В политике речь идет, как в случае общественных дебатов, не только о формировании мнений, но и о том, чтобы выяснить какие мнения являются хорошими, то есть истинными и морально оправданными. Легко увидеть, что в концепции абсолютно свободного выражения мнений, в котором всякое озвученное мнение действительно считается столь же хорошим, как и всякое другое, есть червоточина.

Допустим, к примеру, что педофилы решили основать партию с целью дать до сих пор подавляемому и даже полицейски преследуемому меньшинству педофилов голоса избирателей, чтобы они могли озвучивать свое мнение в рамках парламентской демократии. Если вы подумали сейчас, что это хорошая идея, вам приведут ряд справедливых возражений. Хоть вам и можно озвучивать такие мнения (за это вас еще не будут наказывать или как-то иначе государственно преследовать), но с попыткой дать педофилам площадку для самовыражения вы далеко не уйдете. Если кто-нибудь, к примеру, предложил бы открыть некоторые детские сады для посещений педофилами, чтобы они могли проявлять свое сексуальное разнообразие, то он быстро обнаружил бы, что это мнение не только неубедительно, но и что много людей, которые до сих пор стремились толерантно признавать все мнения, внезапно выносят жесткие моральные суждения и идут на баррикады.

На этом грубом примере видно, что идея демократии состоит не в том, чтобы всякое меньшинство, свободное волеизъявление которого ограничивается институтами (к которым наряду с педофилами относятся взломщики, убийцы, а равно и враги конституции), имело морально и легально гарантированное право основать партию, чтобы смещать политические рамки общества.

Существуют ценностные рамки демократической легитимности, которая отличается от чисто