Главный герой. Биография Леонардо ДиКаприо - Зинаида Сергеевна Пронченко

выражение ужаса, как помощник капитана роняет чашку с чаем, как звонит сигнальный колокол в ночи, как выкручивает до упора руль покрывшийся испариной матрос, как замедляют ход под водой турбины, как скользит нос корабля, вроде бы имеющий шанс не задеть проклятый айсберг, и как с утробным скрежетом «Титаник» все же соприкасается своим бортом с ледяной глыбой. Кэмерон тут выступает виртуозом апокалиптического жанра, наработанный на космических просторах «Правдивой лжи» и «Чужих» опыт позволяет ему пугать темнотой и неизвестностью даже там, где ход событий давно предрешен, изучен, описан и архивирован.

О съемках «Титаника» начали слагать легенды, когда даже не был готов окончательный монтаж: Кейт и Лео, оказавшиеся на волоске от гибели во время очередного трюка, происки уволенного помрежа, подсыпавшего всей группе в суп галлюциногенные грибы, макет размером в три четверти от творения инженеров White Star Line, непрерывные скандалы с начальством из-за денег. По воспоминаниям ДиКаприо, в его карьере не было ничего тяжелее и мучительнее, чем работа на «Титанике», единственным спасением стали отношения с Кейт Уинслет, с которой они подружились в первые же минуты. Чтобы найти подход к своему герою, Леонардо пришлось ментально вернуться на годы назад и совместить своего же Ромео с Тоби из «Жизни этого парня», добавив несколько черт Джима из «Дневника баскетболиста». Детский восторг перед жизнью, каждый день предлагающей новые возможности для приключений, сочетается в Джеке с удивительной решимостью делать выбор раз и навсегда – в первую очередь романтический, – не боясь, что в любой определенности есть окончательность, а значит, она ограничит его свободу, являющуюся как будто приоритетом.

Наивность неофита – и в жизни и в любви – соседствует с искушенностью, которая не что иное, как природная интуиция человека беззаветно доброго и бескорыстного. Джек знает, что именно нужно сказать Роуз, чтобы та отказалась от мысли о самоубийстве, и вместе с тем Джек робеет в момент близости. Джек не скрывает, что познал изнанку мира, когда жил в Париже и писал обнаженными обитателей его чрева, однако не может найти слов, чтобы объяснить Роуз, как именно она должна ему позировать. Джек смущается от великолепного вечернего наряда возлюбленной, но беззастенчиво разглагольствует перед Гуггенхаймами и Асторами на званом ужине, запивая хлеб шампанским и бросая Кэлу спички через стол. Джек понимает, что салоны первого класса не его среда обитания, однако через пару минут обживает роскошные интерьеры с той же легкостью, что и тесные каюты пролетариата. То, что мать Роуз, обеспокоенная новой дружбой дочери, называет безответственностью не что иное, как свобода быть собой в любых обстоятельствах. Идея, как известно, самый страшный из существующих вирусов – а идея свободы как жизненной необходимости и попросту для заведенного миропорядка смертельна. В некотором роде Джек, а не корабль есть чудо прогресса и предвестник грядущих перемен. Пусть они оба погибнут, но их смерть – плата за наступление нового времени, неслучайно Роуз пояснит уже из дня нынешнего, что Кэл, даже спасшись на «Титанике», покончил с собой десятью годами позже, не вынеся биржевого краха на Уолл-стрит. Новый век, он же как ребенок – только учится жить, только расправляет плечи. Поэтому ДиКаприо очень точно уловил главное в своем герое – он действительно, как и предупреждал в момент проб Кэмерон, та самая точка отсчета, буквально нулевой пациент.

Первая часть «Титаника» – непрерывное восхождение на вершину чувств – кульминацией становится сцена на носу корабля, вошедшая и в анналы, и в сборники анекдотов: раскинувшая руки, словно крылья, Роуз летит в объятьях Джека над океаном, а за кадром распевается Селин Дион, убеждая, что ее сердце будет биться вечно. За единением душ следует соитие тел – Роуз и Джек предаются любви в трюме, в салоне «Роллс-ройса». Кэмерон, не смущаясь, использует старую, как этот мир, метафору падения в пропасть страсти – на стеклах автомобиля не только пар от дыхания любовников, но и отблески адской машины, в которую кочегары без устали бросают уголь. Работающие поршни двигателя также символизируют плотские утехи, спустя десять лет этот образ использует Никита Михалков в своем опусе «Солнечный удар», герои которого плывут на корабле в новую страшную эпоху массовых репрессий и мировых войн.

Через несколько секунд после знаменитого кадра с ладонью, заверившей своим отпечатком любовный акт, «Титаник» встречается с айсбергом, и теперь не только Джек и Роуз, но и все пассажиры лайнера-легенды из королей обратятся в прах, человеческая гордыня будет повержена в пучину морскую судьбой-злодейкой. И тут уже Джек возьмет на себя полномочия проводника – Орфей спускается в ад, однако вопреки апокрифу именно он останется в царстве мертвых, а оглядываться на прошлое уже будет спасенная им Эвридика – в самый последний раз возлюбленные поменяются ролями.

Сцены бедствия срежиссированы Кэмероном как череда апокалиптических видений. Кто-то, как миллиардеры Астор и Гуггенхайм, неожиданно проявляет силу духа и встречает смерть при полном параде, невозмутимо раскуривая сигары и дегустируя коньяк. Кто-то, как мистер Эндрюс, создатель «Титаника», благородно уступает полагающееся ему место в спасательной шлюпке пассажирам третьего класса. Кто-то, как капитан Смит, памятуя о присяге, остается на посту, не желая опошлить последние минуты бессмысленной суетой. Кто-то, как жених Роуз, опереточный злодей Кэл, продолжает мстить бросившей его возлюбленной, преследуя ее с Джеком по затопленному кораблю – в одной руке пистолет, в другой ценные вещи. Кто-то молится, а кто-то играет на прощание мазурку. Все эти люди проносятся перед глазами главных героев, словно проклятые высшей волей души, мечущиеся по преисподней.

В финале Джек и Роуз наконец остаются наедине – ледяное безмолвие океана изредка нарушают стоны цепляющихся за обломки корабля утопающих. Джек держится онемевшими руками за Роуз, он умирает, но даже в агонии продолжает убеждать ее, что она сдюжит, что у них впереди огромное путешествие под названием жизнь. ДиКаприо не так часто приходилось умирать на экране, ведь главные герои чаще всего побеждают, но из его редких киносмертей эта гибель самая умиротворенная, наполненная нежностью, осознанием того, что впереди не пустота, а вечный покой, и, что особенно важно, он справился, он спас свою возлюбленную – и тогда, при первой встрече, и сейчас, на краю ночи.

Если после окончания съемок мучения актеров, доведенных уже до полного изнеможения, прекратились, то Джеймсу Кэмерону только предстояла Голгофа, ибо количество отснятых часов превышало все мыслимые нормы и продюсеры уже изъявляли недовольство, что к гигантским суммам, потраченным на «Титаник» – около двухсот миллионов долларов, – теперь придется добавить сотни тысяч на монтаж. Кроме всего прочего