Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Сванидзе – «Мой дядя Сталин»[789]. Фальшивки Беседовского были полны скандальных подробностей и отлично продавались, пока в годы «оттепели» у него не появились конкуренты из новых эмигрантов и авторов «лагерной прозы».

По общепринятому мнению, именно из «фабрики» Беседовского вышли «Записки для дневника», выпущенные в 1955 году лондонским издательством «Андре Дейч» под авторством Литвинова и ставшие сенсацией на Западе. За несколько лет книга была трижды переиздана и переведена на несколько языков. Предисловие к ней написал известный советолог Эдвард Карр, утверждавший, что, даже если дневник «не вполне» подлинный, он имеет ценность как памятник эпохи. Уже тогда у книги нашлись критики, которые указывали на неровный стиль, явно принадлежащий разным людям, необъяснимые пробелы в тексте, а главное – многочисленные ошибки. Например, там говорится о визите в Москву в 1926 году Мао Цзэдуна, который совершенно точно не мог состояться. Или о казни маршала Тухачевского в 1938 году вместо 1937-го. Тот же Э. Карр, найдя в книге несколько параллелей с мемуарами Беседовского, вполне резоннопредположил, что книгу скомпилировал именно он. Это подтверждал, среди прочего, пассаж о том, что заборчик в советском посольстве в Париже «известен как изгородь Беседовского», поскольку через него беглец когда-то перелез. Конечно, эта «знаменательная» деталь могла быть известна только самому Беседовскому, но никак не Литвинову.

Напротив, многочисленные детали политических проблем, конфликтов, переговоров, которые Литвинов отлично знал и которые заполняют его подлинные записи, Беседовскому неведомы и неинтересны. Поэтому «Заметки» заполнены пересказом скандалов и слухов, которые не слишком значительный дипломат мог услышать от коллег. «Автора» дневника он видел разве что мельком и плохо знал его натуру, иначе не писал бы, например, что в 1926 году московский раввин жаловался ему на притеснения: «Я обещал помочь, хотя представляю себе, насколько это трудно. Коба не любит, когда я вмешиваюсь в вопросы, касающиеся еврейской религии»[790]. Сам Литвинов всячески открещивался от своего еврейства и к тому же никогда не звал Сталина Кобой.

При этом Беседовский вряд ли знал описанные в книге подробности подковерной борьбы в Наркоминделе, родных и знакомых Литвинова. Возможно, у «Записок» все же была некая реальная основа, о чем задумались и советские спецслужбы, причем еще до выхода книги (к ним в руки каким-то образом попал сигнальный экземпляр). Они сразу же провели беседу с Айви Литвиновой, которая сообщила, что «в 1943 году при отъезде из Нью-Йорка в СССР Литвинов М.М. оставил ей свои записи, наподобие дневника (напечатанные на пишущей машинке), которые она перед отъездом в Москву передала на хранение американскому журналисту Джозефу Фриману». На основе этого председатель КГБ И. Серов в записке Маленкову сделал вывод: «Не исключено, что эти записки могли быть использованы в книге «Записки для дневника» [791].

Первое издание «Записок для дневника» (London, 1955)

В предисловии Карра изложена совсем другая история: «Основная часть записей была продиктована Литвиновым в конце 30-х и начале 40-х годов с заметок, сделанным им лично ранее шифром или нечитаемым почерком. Большая часть записей была, по-видимому, продиктована в различное время и в различных местах за границей. Рукопись, отпечатанная на машинке в двух экземплярах, была сдана на хранение Александре Коллонтай, советскому посланнику в Стокгольме и надежному другу Литвинова. Только заключительная часть была продиктована Литвиновым в Советском Союзе после его возвращения в 1943 году из Вашингтона»[792]. Далее говорится, что эта часть тоже была передана Коллонтай, которая, уезжая в 1945 году в Москву, отдала ее на хранение какому-то шведу. «Записки» достаточно подробно излагают события 1926–1936 годов и очень кратко – до 1950-го, поскольку Коллонтай будто бы уничтожила самые крамольные страницы перед пересечением советской границы.

Один из первых критиков «Записок», бывший активист компартии США Бертрам Вольф, указал, что после смерти Литвинова именно Беседовский начал предлагать разным западным издательствам его дневники и что Андре Дейч взялся за их издание «по предложению высокопоставленного чиновника министерства иностранных дел Великобритании»[793]. Это намекает на возможность фабрикации книги по заказу западных спецслужб для дискредитации Сталина. Но Вольф считал, что на самом деле она обеляет Сталина, а заодно «вытесняет из обращения более серьезные исследования скрытной и реальной природы советской системы. Государственные деятели берут дневник Литвинова в свои поездки на самолетах на конференции с русскими»[794]. Добавим, что «Записки» нередко до сих пор рассматриваются как материал для биографии дипломата.

Однако, по мнению Э. Карра (и не только его), текст дневника за 1926–1932 годы, в отличие от более поздних записей, напоминает настоящие заметки советского дипломата высокого ранга. Того же мнения придерживались специалисты архива МИД, сравнившие в 1956 году «Заметки» с подлинными документами Литвинова: «Стиль записей за 1918–1920 гг. в значительной степени совпадает со стилем книги. Он такой же легковесный, с самолюбованием и сдобренный сплетнями»[795]. Отвергая недружелюбный тон справки, можно принять ее вывод: как минимум часть книги написал человек, до 1930-х годов «хорошо знакомый с описываемыми лицами и внутренней жизнью НКИД». При этом автор справки вносит свою лепту в разоблачение домыслов «Записок» – в них противницей Литвинова в начале 1930-х годах, а заодно подругой Надежды Аллилуевой и чуть ли не виновницей ее самоубийства называется секретарь парткома наркомата Зоя Мосина, хотя в 1931–1934 годах она работала в Париже, а потом вообще покинула НКИД. Справка называет книгу «одним из наиболее вредных антисоветских изданий» и рекомендует запретить ее в СССР, что и было сделано.

Если в основу «Записок» действительно легли записи Литвинова 1920—1930-х годах, то кто мог передать их Беседовскому для обработки? Вряд ли это мог сделать нью-йоркский левый журналист Джозеф Фримен, друживший с Айви. К тому же литвиновские записи, сделанные в США, сохранились, а более ранние он не стал бы везти с собой за океан. Возможно, загадочный швед, который, по сведениям Э. Карра, умер еще до Литвинова, оставил переданные ему Коллонтай дневники бесхозными и кто-то продал их ловкому Беседовскому, который везде собирал «полуфабрикаты» для своих подделок. Но если и так, то искать в получившемся тексте сведения о жизни дипломата бесполезно: они теряются среди добавленных позже вымыслов, как жемчуг в навозной куче.

Б. Вольф в своей рецензии справедливо написал: «Эти бумаги не от руки Литвинова. У него не было такого отрывочного, банального и тривиального ума. Они полностью лишены большевистских чувств, даже чувств разочарованного большевика… Они представляют собой своего рода набор правдоподобных второстепенных деталей, таких какие любой младший чиновник в Комиссариате иностранных дел мог бы почерпнуть из сплетен, газетных