Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь. - Владимир Сергеевич Березин

— То есть голые?

— Не голые, а как античные статуи. Они будут открыты любви. Любовь тоже будет свободной.

— Далась вам эта свободная любовь! Бывает ли несвободная?

— Нет, слушайте дальше — эти человекобоги соберутся вместе — и всё будет общим, они совместно будут воспитывать детей. Все будет по желанию, и ничего запретного.

— И чувства мужчины к мужчине?

— Разумеется. И вот герои собираются в какое-нибудь общественное место. Натурально, вокруг мороз и холод, а тут стеклянные стены и всё обогрето электричеством. Там собираются люди, прекрасные, как греческие боги, лишенные былых пороков, действующие только сообразно своим свободным желаниям. Они сидят за столами, танцуют и прогуливаются по огромной зале и вспоминают нас. У них праздник, и они вспоминают нас, да-да!

И вот встаёт их вождь и говорит: «Дорогие мои сестры и братья! И вы, прелестные женщины, к которым теперь обращена моя страсть! И вы, сестры, прежде любившие меня, вы, к которым моё сердце преисполнено благодарностью! Слава вечно юной, прекрасной, неисчерпаемой жизни. Слава единственному богу на земле — Человеку. Воздадим хвалу всем радостям его тела и воздадим торжественное, великое поклонение его бессмертному уму!

Вот гляжу я на вас — гордые, смелые, ровные, весёлые, — и горячей любовью зажигается моя душа! Ничем не стеснён наш ум, и нет преград нашим желаниям. Не знаем мы ни подчинения, ни власти, ни зависти, ни вражды, ни насилия, ни обмана. Каждый день разверзает перед нами целые бездны мировых тайн, и все радостнее познаем мы бесконечность и всесильность знания. И самая смерть уже не страшит нас, ибо уходим мы из жизни, не обезображенные уродством старости, не с диким ужасом в глазах и не с проклятием на устах, а красивые, богоподобные, улыбающиеся, и мы не цепляемся судорожно за жалкий остаток жизни, а тихо закрываем глаза, как утомленные путники. Труд наш это наслаждение. И любовь наша, освобожденная от всех цепей рабства и пошлости, — подобна любви цветов: так она свободна и прекрасна. И единственный наш господин — человеческий гений!

Друзья мои! Может быть, я говорю давно известные общие места? Но я не могу поступить иначе. Сегодня с утра я читал, не отрываясь, замечательную и ужасную книгу. Эта книга — История революций XX столетия.

Часто мне приходило в голову: не сказку ли я читаю? Такой неправдоподобной, такой чудовищной и нелепой казалась мне жизнь наших предков, отделённых от нас девятью веками.

Порочные, грязные, зараженные болезнями, уродливые, трусливые — они были похожи на омерзительных гадов, запертых в узкую клетку. Один крал у другого кусок хлеба и уносил его в тёмный угол и ложился на него животом, чтобы не увидал третий. Они отнимали друг от друга жилища, леса, воду, землю и воздух. Кучи обжор и развратников, подкрепленные ханжами, обманщиками, ворами, насильниками, натравляли одну толпу пьяных рабов на другую толпу дрожащих идиотов и жили паразитами на гное общественного разложения. И земля, такая обширная и прекрасная, была тесна для людей, как темница, и душна, как склеп»…

«Вот ужас, — подумал про себя москвич. — Это так он все время пишет? Это ж какая-то пародия, а не человек».

Тут писатель возвысил голос:

— Но вождь наших потомков как бы возражает самому себе, он говорит: «Однако и тогда среди покорных вьючных животных, среди трусливых пресмыкающихся рабов вдруг подымали головы нетерпеливые гордые люди, герои с пламенными душами. Как они рождались в тот подлый, боязливый век, — я не могу понять этого! Но они выходили на площади и на перекрестки и кричали: «Да здравствует свобода!» И в то ужасное кровавое время, когда ни один частный дом не был надёжным убежищем, когда насилие, истязание и убийство награждались по-царски, эти люди в своём священном безумии кричали: «Долой тиранов!»… И они обагряли своей праведной горячей кровью плиты тротуаров. Они сходили с ума в каменных мешках. Они умирали на виселицах и под расстрелом. Они отрекались добровольно от всех радостей жизни, кроме одной радости — умереть за свободную жизнь грядущего человечества.

Друзья мои! Разве вы не видите этого моста из человеческих трупов, который соединяет наше сияющее настоящее с ужасным, темным прошлым? Разве вы не чувствуете той кровавой реки, которая вынесла всё человечество в просторное, сияющее море всемирного счастья?

Вечная память вам, неведомые! Вам, безмолвные страдальцы! Когда вы умирали, то в прозорливых глазах ваших, устремленных в даль веков, светилась улыбка. Вы провидели нас, освобожденных, сильных, торжествующих, и в великий миг смерти посылали нам свое благословение»!..

Две курсистки захлопали, а несколько студентов, стоявших у веранды, превратили аплодисменты в овацию.

Старик-хозяин, между тем, наклонился к москвичу:

— Давайте его разыграем?

— А как?

— Очень просто — отправим его в будущее.

— Это как?

— Приведем его в вашу лабораторию, посадим в кресло и отправим.

— Так моя машина не умеет делать этакие штуки! Ведь она устроена вовсе не так — возможно лишь на краткое время воссоздать вокруг себя прошлое, а вот путешествовать в будущее никто не может по определению.

— Но он ведь этого не знает?

— Не знает, но все едино — он же ничего не увидит.

— Нам этого и надо. Помните сказку о голом короле — он не признается и наверняка станет фантазировать. В этом и заключена вся шутка. Машина сочинять не умеет, а вот наш писатель умеет. Посмотрим, что он скажет, когда заработают ваши насосы, замигают лампочки и потянет холодом. Но куда интереснее, как он опишет воображаемое будущее. Поверьте мне, я ведь его знаю — он ужасный хвастун и не преминёт что-то сочинить.

Я очень хорошо помню, каким он был в Крыму. Вместе с одним поэтом они на пару ловили скорпионов и заставляли их пожирать друг друга. Скорпионы водились в долине неподалеку. Знаете, мой молодой московский друг, они так и стоят у меня перед глазами — вдвоем, толстый и тонкий, охотятся там за этими скорпионами и приносят их в стеклянных банках. На соседней даче они устраивали скорпионам гладиаторские состязания. Два скорпиона сажались в стакан, а потом в стакане они вступали в драку, и сильный пожирал слабого. Так отбирались самые сильные; потом этих силачей стравливали друг с другом, пока не остались только сильнейшие. Знаете, победителем этого состязания оказался поэт — у него был скорпион, который мог пожрать любого другого скорпиона, сколько бы их ни подсаживали