Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

служил с безумным рвением законам инквизиции. Я преследовал, доносил, клеветал, интриговал, лгал, осуждал, пытал и убивал. Я бы донес даже на собственного отца как на агента Реформации, такое безумие овладело мной, если бы он, защищенный Небесным Милосердием, не отдал прежде свою душу Создателю. Однако я делал это не из злобы; моим намерением было служить начальству, возвеличивать дело Ордена, доказывать вечной преданностью безусловную благодарность, которая владела моей страстной душой за оказанное мне покровительство. Я сам стал жертвой учреждения, потому что, зная мою покорность и благодарность за полученные милости, мои начальники эксплуатировали эти чувства, подталкивая меня к совершению отвратительных преступлений, уверенные в моем согласии.

Если бы вместо этого Ордена я выбрал какую-нибудь францисканскую общину, я бы получил образование, превратившись в верующую душу, неспособную к вредоносным действиям. По крайней мере, я бы привык к честности нравов, уважению к имени Создателя, участию в чужих несчастьях, думая об их исправлении. Однако Орден иезуитов, несмотря на возвышенное имя, которым он вдохновлялся, превратил меня в отверженного, поскольку меня привлекло именно политико-социальное направление, которое совершило столько злоупотреблений в обществе, причем во имя религии!

Долгое время я забыл о тех, кто предал меня. Я не искал их, меня не волновала их судьба. Правда в том, что они уехали в Голландию, где у Хасинто де Орнеласа была некая военная миссия. Но однажды случай снова свел меня с ними. Прошло уже пятнадцать долгих лет с тех пор, как их визит в дом моих родителей превратил мое сентиментальное сердце в горнило ненависти. Профессиональные обязанности, которые удалили его от родины, теперь заставили его вернуться, пользуясь отличной репутацией даже в королевских приемных и завидным социальным положением.

Будучи вынужденным пожать его руку на религиозной церемонии, я сделал это как с незнакомцем, чувствуя, однако, что в моем сердце из-за старого соперничества кипела болезненная тоска, испытанная в прошлом, которая усилилась в его присутствии, предупреждая меня, что если чувство любви к Марии Магдалене исчезло, задушенное стыдом недостойного предательства, рана, открывшаяся тогда, все еще кровоточила, требуя мести и возмездия.

Я старался наблюдать за его жизнью, его шагами как сторонника Реформации, его прошлым и настоящим, что он делал, что намеревался делать, как жил, степень гармонии в его домашнем очаге и даже особенности его существования, благодаря опытному корпусу шпионов, которые были в моем распоряжении как хорошего агента Святой Инквизиции. Хасинто де Орнелас был счастлив со своей женой, и они нежно и верно любили друг друга. У них были дети, которых они старались воспитывать в соответствии с принципами хорошей морали. Мария Магдалена, красивая и обожаемая дама, которая выделялась в обществе своими безупречными добродетелями, обладала гордой и достойной красотой своих тридцати трех весен, и, растерянный, обезумевший от тысячи пагубных и унизительных планов, увидев ее впервые после стольких лет отсутствия, я почувствовал, что не забыл ее, как предполагал вначале, и что я все еще любил ее, к несчастью для всех нас.

Старая страсть, с трудом усыпленная временем, вспыхнула еще более яростно, когда я начал снова видеть ее каждую неделю, совершающую религиозные обряды в одной из церквей нашей епархии, словно добрую католичку, какой она хотела казаться, чтобы скрыть свои истинные реформистские наклонности, присущие всей семье.

Я желал привлечь ее и завоевать теперь ту любовь, в которой мне было отказано прежде, и под давлением этого намерения навещал ее, предлагая помощь и рассыпаясь в любезностях. Я не преуспел, хотя визиты продолжались. В моей груди вновь разгорелось неистовое чувство, когда я осознал, что полностью забыт — подобно неожиданному и яростному извержению вулкана, дремавшего веками. Я пытался нежно очаровать ее, унижаясь в тысяче раболепных, страстных и унизительных поз. Она достойно сопротивлялась, демонстрируя полное безразличие как к чувствам, которые я клал к ее ногам, так и к социальным преимуществам, которые я мог предложить.

Я попытался подкупить ее, давая понять о власти, которой я обладал, о силе, которую давало мне положение в Ордене во всем мире, об услугах, которые я мог оказать ее мужу, включая реальные гарантии исповедовать их веру, так как я мог защитить их от преследований закона, если только она согласится на мои любовные намерения. Однако она отвергла меня без сострадания и страха, защищенная самой святой супружеской верностью, какую я когда-либо видел, оставив меня также убежденным, что пропасть между нашими судьбами, которые я считал навеки связанными, стала глубже, чем когда-либо.

Теперь Хасинто де Орнелас-и-Руис, знавший о страсти, разрушившей мое существование, видя, как я осаждаю его дом с дружескими намерениями, легко распознал истинную природу моих намерений. Я, впрочем, и не пытался их скрывать. Напротив, действовал вызывающе, поскольку личность иезуита, а тем более официального лица Святой Инквизиции, была неприкосновенна для мирянина.

Узнав о происходящем от самой жены, искавшей в нем силы и советов, чтобы противостоять моим коварным предложениям, он исполнился страха, не доверяя родственным узам; и, по согласованию со своими начальниками, приготовился покинуть Мадрид, ища убежища за границей для себя и своей семьи.

Однако я вовремя раскрыл его планы. Жить без Марии Магдалены было пыткой, которую я больше не мог выносить. Мне было все равно, что я несчастен, даже презираем ею, я действительно хотел быть ненавидимым всеми силами ее сердца, но иметь возможность видеть ее, часто встречать, знать, что она рядом со мной, хотя в действительности мы были разделены жестокими и непоправимыми обстоятельствами.

Отчаявшись, желая недостижимого любой ценой, я донес на Хасинто де Орнеласа как на протестанта Трибуналу Святой Инквизиции, надеясь избавиться от него, чтобы завоевать его жену. Я подкрепил донос доказательствами: еретическими книгами о Деве Марии, которые всегда были страшным оружием в руках доносчиков для погубления своих жертв, пугалами, почти всегда сфабрикованными самими доносителями; компрометирующей перепиской с лютеранами из Германии; соглашениями с единомышленниками, рассеянными по всей стране и во Франции; его систематическим отсутствием на исповеди, самими именами детей, напоминавшими о Германии и Англии, но не об Испании, свидетельства о крещении которых он не смог представить, утверждая, что они были совершены в Голландии. Все это я доказал не из рвения к делу религии, которую должен был считать достойной уважения, а чтобы отомстить за презрение, которое из любви к нему питала ко мне Мария Магдалена.

После ареста и суда Хасинто был передан мне по приказу моих начальников, которые не могли отказать мне в первой подобной просьбе, учитывая мои заслуги перед учреждением.

С тех пор я держал его в глубине зловонного подземелья, где