Женщины Гоголя и его искушения - Максим Валерьевич Акимов

Понятное дело, что, употребляя здесь местоимение «мы», я имею в виду серьёзных, добросовестных людей, занимающихся данной профессией, и мне бесконечно неприятно и жаль, что нынче со словом «социология» нередко ассоциируются делишки тех нечистоплотных господ, которые обретаются в околополитической сфере, занимаясь лизоблюдством, то есть обслуживанием интересов тех или иных персон, жаждущих пролезть во властные структуры. Собственно говоря, опросы общественного мнения – это не совсем социология, во всяком случае – это прикладная часть, в такой же степени связанная с серьёзными социологическими изысканиями, как лепка куличей из песка на детской площадке может являться подобием строительной индустрии. И хотя деяния социологов-фальсификаторов не так безобидны, как копошение детей в песочнице, но что поделаешь, нынче почти в каждой профессии есть немало «паршивых овец», даже среди медиков, где затесались и «чёрные трансплантологи» и прочие гады.

Так вот, возвращаясь к теме, скажу, что, не претендуя на чужие сферы профессиональной ответственности, я использовал для изучения казусов и нюансов гоголевской биографии именно социологические методы и должен заметить, что Гоголь оказался бесконечно интересен как субъект, проявивший себя в отношениях с тем кругом, в котором он вращался. Я отследил и подверг анализу именно эти отношения, но в них-то и проявляется душа человека, а пожалуй, и всё то, что ни есть в нейронах, в мозгу, в сознании.

Кстати, в среде аристократии Гоголь оказался едва ли не самым адекватным человеком. Там такие встречались оригиналы, что Господи помилуй!

Памятник Н.В. Гоголю на Украине

И если говорить совсем серьёзно, то детальные характеристики гоголевского сознания заключены в следующем: Гоголь был человеком с подвижной психикой, страдал нервными расстройствами, но синусоида его поведенческих отклонений не выходила за рамки нормы. Он был в целом нормален, несмотря на то что его сознание вынуждено было нести груз гениальности, то есть справляться с уникальными творческими задачами (последняя из которых была в принципе невыполнима).

Гоголь осознавал и даже пытался бороться со многими недостатками своей натуры, неизбежно сопутствующими гению, бывали случаи, когда у него это получалось, хотя, разумеется, не всегда. Гоголь нередко представал странным, но странности эти легко объяснимы, во всяком случае, тому человеку, который в самом деле хочет понять суть дела и не боится увидать, как с Гоголя отвалятся навешанные на него ярлыки. Нет-нет, я понимаю, ярлыки – это весело, они же ведь яркие, прилипчивые, красиво мельтешат.

Все возможные аспекты отношений писателя с женщинами, как и нюансы, касающиеся его сексуальности и любовных предпочтений, я уже подробнейшим образом проанализировал, представив вашему вниманию, здесь же необходимо сказать в довершение лишь одно, вернее, ответить на один последний вопрос, который и с точки зрения социолога и с точки зрения любого порядочного человека будет звучать одинаково.

Итак, сумма гоголевских поступков, отношения Гоголя с людьми и устремления были направлены на созидание или на разрушение? Являлся Гоголь нравственным тираном, или нет? Приносил он страдания тем людям, которые встречались ему в жизни, или нет?

Ответ: нет. Гоголь не заставлял людей страдать, не причинял бессмысленной боли, не изводил скандалами, вымещая на ближних свой психологический дискомфорт. Самому ему причиняли подобного рода зло, а он старался этого не делать. Он любил пожаловаться на здоровье, едва ли не половина его писем содержит такие жалобы, но за всю свою жизнь никого не сделал несчастным, не сломал чужую жизнь, напротив, он всегда осознанно старался помочь. И этакая осознанность – лучшее доказательство его нравственной полноценности и психической нормальности.

В истории встречались люди откровенно шизофренического склада, поломавшие жизнь близким, не являвшиеся адекватными даже отчасти, тем не менее обладавшие гением и сумевшие дать человеческой культуре нечто оригинальное. Нужно с уважением относиться и к их гению, раз уж он был нам подарен, однако разговор у нас идёт сейчас не о гениях вообще, а именно о Гоголе, но он, как ни странно, в число тех гениев всё-таки не попал. И даже умирая, он демонстрировал симптомы нервного истощения, вызванного запущенной депрессией, а не чего-то иного. Гоголь обладал преувеличенной мнительностью, но, с точки зрения социолога, это не порок и не отклонение, как и с точки зрения порядочного человека.

Никаких признаков скрытой склонности Гоголя к характерным девиациям не выявлено. Коль такие движения в гоголевском создании происходили бы, то они обязательно бы прозвенели своими струнками и могли бы быть зафиксированы, когда мы подвергли анализу и жизнь и творчество нашего классика. Но ничего хоть сколь-нибудь достоверно доказанного в этом направлении не найдено и, на мой взгляд, не может быть обнаружено. Если что-то и возникает, то лишь в виде анекдотов, придуманных уже после смерти Гоголя, и фантазий, что не пролазят в ворота, в которые должны пролезть.

И вот потому-то мне и забавны «обличители гоголевских пороков», ведь, глядя на их умозаключения глазами учёного, можно констатировать, что авторы сии, мягко говоря, не правы. А подвергая анализу их тексты, посвящённые Гоголю, приходится делать выводы о том, что в них нередко присутствует иррациональная мотивация, а не стремление докопаться до истины, то есть, говоря простыми словами, явственно прорывается возмущённая зависть и подобные ей мутные страсти.

Реакция на гоголевский феномен потому так и остра, поскольку снова и снова подтверждается факт, что Гоголь, обладая высоким даром, как никто другой, умеет затронуть в человеке всё самое существенное, самое ключевое. Он способен разбудить в человеке это и явить во всей полноте и неожиданности, в том числе перед самим человеком, именно то, что живёт в нём, порой больное, кричащее, но всегда – настоящее, именно такое, ради чего и стоит затеваться и хлопотать инженеру человеческих душ. И если ребёнок читает Гоголя, то испытывает чувства восторга, полёта, ощущение сказочной новизны, поскольку дети ещё умеют летать. Ну а ежели в гоголевские миры погружается человек уязвлённый, несущий поломанные крылья и познавший многое из того, чего ни за что на свете неохота познавать, то в нём раскрываются уже совсем другие стороны.

Дело в том, что Гоголь – это стихия, сама стихия, как она есть, и, соприкасаясь с нею, будто входя в океаническую воду, человек обретает новые свойства и раскрывает себя по-новому. И хотя на самом-то деле океан – это добрая, чуткая махина, ведь как русская литература когда-то вышла из странной гоголевской повести, так и сама жизнь зародилась однажды в океане, породив новые, непростые смыслы. Но, к сожалению, иные критики и биографы сумели найти