Фантазеры - Владимир Юрьевич Белов

на первом курсе. На втором, когда к нам пришел новый старшина, Левкина жизнь стала совсем скучной. Старшина прочитал наши аттестации и решил сделать из Левки человека. А Левка решил сделать человека из старшины. Это дается сложно обоим. Они часто стоят друг против друга, похожие на двух закадычных друзей. Оба невысокие, светлоголовые. У Левки волосы ежиком, тонкий нос и огромный чистый лоб. У старшины волосы, как у молодого барана, нос разлапист и вздернут, на лбу три параллельные линии. У Левки смешная фамилия — Капелька, у старшины — Трензелев, сокращенно Трензель. Их «дружеская» беседа иногда продолжается довольно долго. После нее, как правило, Левку можно застать в гальюне за уборкой.

— Сегодня Трензель начальник караула. При обходе постов он может заглянуть в класс, — роняю я.

Левка пожимает плечами:

— Он мне вчера организовал занятия по уставу, думаю, сегодня его бдительность притупилась.

Левка тоже устраивается чертить. Обычно он сидит передо мной, а сейчас ушел в другой конец класса, укрепил доску так, что я вижу только, его макушку.

Первый час окончен. За дверьми гудит перемена. Нехитрая штука — черчение, а проглатывает время, как удав кролика. К концу недели я разделаюсь лишь с первым заданием, а впереди еще одно. Оно несложно, но когда?.. Распорядок дня жесткий: лекции, наряды… Значит, минимум две недели мне сидеть без увольнения, заменяя театр и танцы лишней порцией компота.

Левка чертит, тихонько насвистывая. Так проходят четыре часа.

Мы не слышали, как щелкнул замок. Дверь распахнулась, словно зев чудовища. На пороге стоял Трензель, похожий на пуделя, сделавшего стойку.

— Вчерашние друзья сидят по разным углам.

— Это, кажется, не запрещено уставом, — парирует Левка.

— Почему вы в классе? — поворачивается ко мне старшина.

— Освобожден на сегодняшний день по болезни.

— А вы, Капелька?

— Проявляю творческую инициативу, — говорит Левка, сворачивая чертеж.

— Чтобы у вас для нее осталось больше времени, даю вам десять суток без берега.

— Есть десять суток без берега, — дрогнувшим голосом повторил Левка, смерив презрительным взглядом Трензеля с головы до ног.

Старшина напрягся, казалось, он хочет стать выше ростом. Но за взгляд не сунешь наряд вне очереди. Трензель шагнул вперед, он не мог сейчас уйти из класса, это было бы похоже на бегство.

— Курсант Капелька, вы считаете себя очень умным, а не можете простить людей, которые говорят вам правду. Вы обиделись даже на своего друга, когда появилась карикатура. Вы готовы бросить любого в беде, если он вам скажет, что вы не правы.

В эти минуты я ненавидел старшину. Пусть Левка не прав, пусть мы в ссоре. Трензель не смеет так говорить: Левка никогда не бросит никого в беде.

Старшина подошел вплотную к столу, развернул чертеж, над которым только что работал Левка. На щеках у Левки расцвели красные пятна.

— Лист сделан хорошо, — глухо сказал Трензель. Он повернулся резко и уже в дверях бросил Левке: — В увольнение вы пойдете…

Негромко щелкнул замок.

— Левка, что потрясло старшину в твоем чертеже? Может быть, вместо деталировки ты спроектировал новую ракету?

Левка растерянно трет переносицу. А я смотрю на чертеж. Ничего особенного, деталировка как деталировка. Но почему она совпадает с моим вторым заданием? На углу штампа вижу: четкими буквами выведена моя фамилия. Так вот почему исчезли мои эскизы.

— Левка… Ты зря…

— После болезни необходим свежий воздух, это мне еще мама объясняла…

Левка отвернулся и смотрит в окно. Над Ленинградом идет пушистый добрый снег. Мы снова пойдем вместе в увольнение, будем бродить по заснеженным улицам, неожиданным, как открытие…

В субботу к курсанту нашего взвода издалека приехал отец, а курсанту заступать в наряд. Мы бросили жребий, кому заменить его. Выпало мне. Левка один ушел в город. Но разве это самое главное?..

ФАНТАЗЕРЫ

Хроника одной жизни

Часть первая

БАРАБАНЩИК ВОСЬМОГО ОТРЯДА

ЮБИЛЕЙНАЯ ТРЕВОГА

Отливы,

Шелестящие приливы,

Кассиопеи тонкая свеча.

На ветках неприступные павлины

Так жалобно мяучат по ночам.

В четыре ночи

Из последней мочи

Дал репродуктор бомбовозов свист.

В четыре ночи,

Ах, в четыре ночи

Трубит тревогу маленький горнист.

Припомнилося

Лето в сорок первом:

Спал пионерский лагерь под Москвой.

По тишине, по лесу и по нервам

Ударил черных бомбовозов вой.

Да, бомбы…

Настоящие разрывы

Подняли землю около траншей,

И охнули поваленные ивы

У корпуса веселых малышей.

Мелькнули дни, как тоненькие спицы

На звонком, словно бубен, колесе…

Пусть никогда ребятам не приснится

Полуторка на вздыбленном шоссе.

Тревога!

Юбилейная тревога!

И слышен топот загорелых ног.

А над горою из большого лога

Уходит в небо золотистый рог.

Шевелит бриз

Брезентовые крылья,

Над парапетом вздрагивает лист.

На целый свет,

На все морские мили

Труби тревогу, маленький горнист!

1

Пушок скользящей походкой, помахивая белым хвостом, подошел к пианино, потерся боком о Юрины ноги, посмотрел в черное зеркало под педалями и сказал: «Гав!» «Гав!» — тонко срезонировали струны.

Пушок прислушался, вскинулся свечкой, не удержал равновесия. Передние лапы упали на клавиши — загремел гром, и вниз полетели сосульки.

— Прекрасный аккорд, — сказал Юра. Пушок, наклонив голову, слушал, как существуют отдельно гулкий гром, звон сосулек, звонкое «гав» и голос хозяина. Юрий тоже наклонил голову, рассматривая белую мохнатую морду.

— Пиши вместо меня музыкальные диктанты, — попросил Юрий.

Пушок чуть улыбнулся, обнажая розовые десны и белые точеные зубы, подпрыгнул и лизнул хозяина в гладкую смугло-розовую щеку. Рукавом кремовой рубашки Юра вытер лицо, взял Пушка за белые бакенбарды:

— Вот придет бабушка, и начнется такая оратория: «Инструмент и собака — кощунство; дворняжка лижет лицо — глисты; урок по музыке не готов — позор!» Но разве могут быть глисты у такой белой собаки? И потом ты совсем не дворняжка, а помесь: папа — шпиц, а мама — лайка. Зимой будешь меня на санках возить по Гоголевскому бульвару, все ребята попадают от зависти.

А если ты и дворняжка, тоже не беда: дворняжки бывают намного умнее породистых, только неизвестно, чего от них можно ждать. Мама утверждает, что от меня можно ждать чего угодно, и если так, то я тоже дворняжка. — Юра похлопал Пушка по шее,