Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

Как выяснилось, одну ногу отрезали по тазобедренному суставу, близко к туловищу, другую же — пониже, «так что некоторая доля верхней части бедра должна была оставаться при туловище в виде культи». Ноги, с аккуратно подстриженными ногтями, «имели хорошую форму». «По-видимому, верхняя часть одного из бедер, близ тазобедренного сустава, пострадала от зубов крыс, — отметил хирург, — но обе конечности не слишком разложились». Ноги доставили в Паддингтонский работный дом, где их осмотрел Гёрдвуд, заранее отделивший верхние части берцовых костей от туловища и сохранивший их на тот случай, если вдруг объявятся подходящие конечности. Теперь, когда эти ноги оказались перед ним на рабочем столе, врач не стал скрывать, что они произвели на него сильное впечатление. «В целом можно заключить, что перед нами замечательно пропорциональная женская конечность», — отметил он. Врач аккуратно приложил левую и правую берцовую кости к соответствующим ногам и обнаружил, что те отлично совпадают «по всем неровностям наполовину разрезанных и наполовину сломанных поверхностей»[117].

Итак, в распоряжении «Ярда» теперь имелось целое тело, которое, однако, по-прежнему оставалось безымянным. Неутомимые Фелтем и Пеглер исследовали одну линию за другой, но все они заводили в тупик. Поток людей, требовавших, чтобы им разрешили осмотреть голову, не прекращался. Они полагали, что голова принадлежит кому-то из их близких, однако после осмотра все признавались, что не могут опознать это безжизненное лицо. Пытаясь найти хотя бы одну важную улику, которая помогла бы сдвинуть дело с мертвой точки, следователи опрашивали извозчиков и кабатчиков, проституток и лавочников. «Полиция, — писала The Northampton Mercury 18 марта, — предпринимает неимоверные усилия, дабы по возможности отыскать исполнителей этого кровавого и бесчеловечного деяния»[118].

Прорыв, в котором так отчаянно нуждались расследователи, наступил в пятницу, 24 марта, когда некий Уильям Гэй встретился с Фелтемом в полицейском участке на Хермитедж-роуд. Он сообщил инспектору, что в последний раз видел свою сестру, 47-летнюю Ханну Браун, в четверг, перед Рождеством и после этого от нее не было никаких вестей. «Мы с ней не очень-то ладили, — признался Гэй. — Характер у нее был не сахар». За два года до этого брат и сестра переехали в столицу из Норвича. Уильям устроился на работу в ломбард, а Ханна стала шляпницей. Она намеревалась выйти замуж за столяра по имени Джеймс Гринакр, о котором Гэй мало что знал. По его словам, тот разорвал помолвку незадолго до Рождества, поскольку обнаружил, что Ханна «надула его в денежных делах»[119].

Хотя Гэй и Ханна «не слишком хорошо уживались друг с другом», брат и сестра часто виделись. И вот, ничего не слыша о ней уже три месяца, Гэй задумался: может, она и есть та женщина, про которую пишут в газетах? Нельзя ли ему осмотреть найденную голову? Фелтем отправился вместе с ним в работный дом и показал банку. Гэй смотрел на нее совсем недолго.

— О Боже! — вскричал он. — Милая моя сестрица! Ее убили.

Фелтем спросил, уверен ли Гэй, что эти именно она.

— Левое ухо надорвано, как у моей сестры, — ответил Гэй, — и волосы каштановые, немного с сединой, как у нее. Это моей сестры голова, точно[120].

* * *

Ордер на арест Джеймса Гринакра Фелтем получил уже на следующий день — в субботу, 25 марта. Вместе с Пеглером он выследил столяра и проследовал за ним до его дома по адресу Сент-Олбан-плейс, 1 (в Ламбете). Инспектор проник в дом и застал Гринакра в постели с любовницей, Сарой Гейл. Был час ночи.

— Я инспектор полиции, — объявил Фелтем, — и у меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в убийстве Ханны Браун[121].

Гринакр, поднявшись с кровати в одной рубашке и держа в руке свечу, выразил удивление:

— Не знаю я такой.

Обыскав дом, Пеглер обнаружил платье, принадлежащее юной дочери Гейл (девочка ночевала в одной из спален). Цвет и материал соответствовали обрывку, найденному возле мешка на стройке. Полицейские взяли парочку и дочь Сары Гейл — и разместили их в камерах паддингтонского управления[122].

«В ранние часы утра, — сообщал затем Фелтем, — из камеры, где содержался взрослый арестант, послышался странный шум. Отправившись туда, констебль обнаружил, что узник повесился на собственном платке. Платок обрезали, повешенного сняли и привели в чувство, хотя с немалыми трудностями»[123].

Попытка самоубийства не помогла остановить неизбежное. В понедельник в полдень инспектор Фелтем препроводил Гринакра и Гейл в Марилебонское присутствие на Парадайз-стрит, где они предстали перед судьями. Улицу запрудила толпа из примерно 5000 человек: зеваки жаждали хоть одним глазком взглянуть на обвиняемых. «Гринакр — человек лет пятидесяти, среднего роста, довольно плотного сложения, — сообщала The Evening Standard. — Он закутан в коричневое пальто и озирается по сторонам; лицо его не выдает особых чувств». После попытки повеситься он «явно пребывает в весьма ослабленном состоянии». Гейл неотлучно находилась рядом с Гринакром, держа на руках свою четырехлетнюю девочку. «Казалось, ее не слишком заботит то положение, в которое она попала, — отмечала газета. — Публика отнеслась к ней с таким же — а то и более острым — вниманием и интересом, что и к другому арестанту»[124].

Предварительное судебное следствие прошло для Гринакра не очень-то благоприятно.

— Когда я ухаживал за миссис Браун, она мне сказала, что у нее капитал в 300–400 фунтов, — показал Гринакр. — А я ей сказал, что у меня собственность на такую же сумму, хоть на самом деле это и не так. Получается, мы оба друг друга обманывали.

Он заявил, что Ханна явилась в его съемное жилище в канун Рождества, напилась рома и призналась, что наврала насчет своего богатства. В припадке ярости Гринакр пнул стул, на котором Ханна сидела, и опрокинул ее вместе со стулом назад.

— Она очень сильно стукнулась головой о деревяшку, лежавшую сзади, я эту штуку использовал для работы, — продолжал Гринакр. — Это меня очень встревожило. Я ее взял за руку и поднял. И поразился, когда увидел, что она испустила дух.

Опасаясь, как бы его не обвинили в убийстве, он решил не звать на помощь, а вместо этого «избавиться от тела в каком-нибудь самом что ни на есть публичном месте, сочтя, что это будет самый надежный и разумный план»[125].

Рассказ Гринакра вызвал в зале суда большое возбуждение. «При этих словах, — вспоминал один из зрителей, — трепет ужаса пробежал по залу, и тишины удалось добиться не сразу»[126].

Гринакр заявил, что Сара Гейл ничего не знала о