Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

количества соперничающих друг с другом организаций, ответственных за порядок в Лондоне. Тот же закон учреждал водное подразделение «Ярда», вводя в состав лондонской полиции Речную полицию Темзы, и расширял Столичный полицейский округ — теперь он включал всю территорию в радиусе 15 миль от Чаринг-кросса{30}[157].

Однако, несмотря на расширившуюся сферу ответственности, Скотленд-Ярду по-прежнему недоставало сыскного отдела, то есть подразделения, которое непосредственно занималось бы расследованиями и уголовным розыском. Этот вопрос встал особенно остро после убийства лорда Уильяма Рассела, совершенного 6 мая 1840 года. В начале восьмого утра горничная Сара Мансер вошла в кабинет к Расселу и обнаружила, что там царит ужасный беспорядок. «Письменный стол его светлости кто-то взломал, — рассказывала она, — и множество его писем и бумаг валялось на ковре и на коврике перед камином». В кухне кто-то тоже вскрыл ящики и явно рылся в них. Сара оповестила о случившемся камердинера-швейцарца, 23-летнего Франсуа Курвуазье, который побежал в покои, где обычно спал Рассел, и убедился, что «благородного лорда» постигла самая неблагородная участь. Его светлость лежал в постели, «вокруг головы растекалось море крови». Кухарка Рассела кинулась в полицию (ближайший участок находился рядом, на Марилебон-лейн) и подняла тревогу. Кровавое злодеяние стало наиболее сенсационным преступлением из тех, с которыми пока доводилось иметь дело Скотленд-Ярду[158].

Слухи распространились быстро, и вскоре толпа зевак собралась у особняка Рассела по адресу Норфолк-стрит, 14, в фешенебельном районе Мэйфэйр. «Несколько знатных господ» останавливались, чтобы с явным волнением осведомиться, верны ли известия о кончине их собрата. Убитый приходился дядей лорду Джону Расселу, бывшему министру внутренних дел (а в период, о котором идет речь, — министру колоний и будущему премьеру). С учетом высокого общественного положения жертвы было решено, что общее руководство первоначальным расследованием, проводящимся на месте преступления, возьмет на себя комиссар полиции Ричард Мейн. Место преступления стремительно заполонили инспектора, констебли, медики. Вскоре сюда заглянут министр внутренних дел и заместитель другого важного министра — чтобы узнать новости расследования. Горничная и кухарка безмолвно стояли в коридоре, наблюдая кишение полиции. Курвуазье сидел за обеденным столом в столовой, уткнувшись головой в ладони.

— Какое потрясение! — стонал он. — Наверняка потеряю место, а заодно и репутацию[159].

Инспектора Генри Бересфорд и Николас Пирс осмотрели дом. В вестибюле у парадной двери они обнаружили «серебряную крышку от блюда, театральный бинокль в золотом корпусе, золотой пенал, зубочистку и серебряный наперсток, все сложенные в узелок». Курвуазье сообщил им, что на ночь запер дверь, однако, узнав утром об ужасном происшествии, подошел к парадной двери и обнаружил, что засов отодвинут и ее держит в закрытом положении лишь язычок замка-защелки. Еще одна куча добычи — «некоторые серебряные изделия и некоторые посеребренные и позолоченные предметы» — была свалена в парадной гостиной. Инспектора прошли на кухню, откуда вела дверь на задний двор. Пирс заметил подозрительные отметины на косяке[160]. Он счел, что их нанесли специально, дабы ввести следствие в заблуждение, создав впечатление, будто в дом проник взломщик.

— Скоба, в которую входила нижняя задвижка, оставалась нетронутой, — объяснял он. — А вот верхнюю выворотили. Мне показалось, что это проделано неким инструментом, вставленным в отверстие скобы, когда дверь была открыта, ибо инструментом двигали в обе стороны [внутрь и наружу], чтобы выдрать скобу[161].

С самого начала в «Ярде» считали, что преступление совершил человек непосторонний.

— Это сделал кто-то из вас, из тех, кто живет в доме, — заявил слугам один из инспекторов.

— Если так, — фыркнул Курвуазье, — надеюсь, удастся разгадать, кто же это[162].

Бересфорд обыскал сундуки слуг, в которых те хранили свои личные вещи, и нашел среди пожитков Курвуазье долото. Полицейский отнес инструмент на кухню, где кто-то вскрыл ящики, выкрав из них столовое серебро. Судя по отметинам на дереве, их вскрыли именно этом долотом. Курвуазье признался, что инструмент принадлежит ему, и заявил, что использовал его для столярных работ. В камине буфетной-кладовки, где проживал камердинер, Бересфорд и Пирс нашли согнутую кочергу, форма которой, в свою очередь, соответствовала следам на дверном косяке[163].

Полицейские отвели Сару Мансер и кухарку наверх, чтобы допросить их на чердаке, подальше от обвиняющих взглядов Курвуазье. Горничная сообщила полиции, что Курвуазье служил у лорда Рассела не больше пяти недель и качество его работы оставляло желать лучшего. За примерами далеко ходить не пришлось: буквально накануне лорд Рассел провел середину дня (оказавшегося для него последним) в клубе, оставив Курвуазье распоряжение прислать за ним экипаж в 17:00. Лакей забыл это сделать, однако такой промах его, казалось, вовсе не обеспокоил. Да и вообще он, судя по всему, относился к роскошной жизни лорда Рассела с нескрываемым презрением[164].

В комнате, где произошло убийство, шторы были наполовину задернуты, ставни закрыты. По белому полотну постели продолжало расползаться алое пятно. Лужа крови собралась в середине матраса, капля за каплей просочилась наружу и теперь образовала новую лужу, уже на полу. «Кровь текла главным образом из большой раны, которая шла поперек шеи и тянулась от уха до уха», — отмечал один из инспекторов. Под наблюдением Мейна хирург осмотрел тело. Смертельная рана оставила поблескивающий красный след, шедший от левого плеча его светлости до трахеи; длина раны составляла около семи дюймов, глубина — от четырех до пяти дюймов. Все главные кровеносные сосуды шеи оказались при этом рассечены. Рана стала результатом единичного удара, нанесенного с огромной силой. Возвышение основания большого пальца правой руки было также рассечено — вероятнее всего, из-за попытки старика закрыться от удара[165].

Хирурга и полицию поразило странное отсутствие типичных выбросов артериальной крови, а также брызг крови где-либо еще в комнате. Более того, ни в каких других местах дома также не нашли следов крови. А ведь следовало предположить, что убийца неминуемо оставил бы хоть какие-то кровавые следы по пути на улицу. Кроме того, если мотивом послужило ограбление, почему же преступник удрал со столь мизерной добычей? В спальне он не польстился на множество ценных вещей, в том числе на «серебряные предметы туалета; трость с золотой рукоятью; золотую булавку; а также живописный портрет-миниатюру некоей дамы, выполненный на слоновой кости». В кабинете убийца свалил у двери, однако не захватил с собой «серебряное блюдо, серебряную сахарницу с дырочками в крышке{31} и золотой пенал». Полиция пришла в недоумение. «Никакой вор не стал бы бросать такие вещи», — отметил один из инспекторов, окидывая профессиональным взглядом отвергнутый грабителем «хабар»[166].

* * *

Убийство вызвало панику в лондонском