Скотленд-Ярд. Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона - Саймон Рид

На галерее сидели представители лондонского высшего света и аристократии — «значительные лица», в числе которых заметили одного парламентария, посла Португалии и даже члена королевского дома — принца Августа Фредерика, герцога Сассекского. Адвокат камердинера заявил, что нет никаких вещественных доказательств, которые связывали бы его подзащитного с убийством, и подверг сомнению честность Пирса. Защита настаивала, что Пирс «нашел» похищенные предметы в доме лишь после того, как власти пообещали вознаграждение в размере 400 фунтов за сведения, которые позволят арестовать преступника. В те времена полицейские вполне официально делили между собой подобные вознаграждения, однако довод защиты не приняли во внимание, и присяжные сочли Курвуазье виновным[175].

6 июля около 40 000 человек наблюдали, как Курвуазье вешают возле Ньюгейтской тюрьмы. Среди зрителей были Чарльз Диккенс и Уильям Мейкпис Теккерей. Увиденное вызвало у обоих отвращение. «Среди всей этой необозримой толпы, теснившейся в окнах, на улицах, на крышах домов, повсюду, я не заметил ни единого проблеска чувства, какое подобало бы испытывать по такому случаю, — писал Диккенс. — Ни скорби, ни целительного ужаса, ни омерзения, ни должной серьезности; ничего, кроме скабрезности, разнузданности, легкомыслия, опьянения и демонстративного порока полусотни иных видов. Казалось немыслимым, что я стал свидетелем столь гнусного поведения столь огромного сборища моих собратьев-людей»[176].

Теккерей закрыл глаза, когда палач накинул колпак на голову Курвуазье, и избавил себя от ужасной картины двухминутных предсмертных судорог казнимого, дергавшегося в петле. Однако казнь все равно оставила глубокий след в душе писателя. «Я не в силах делать никакую работу, и тем не менее работу необходимо делать ради бедных моих детей, — напишет он матери через две недели после события. — Его смерть произвела на меня престранное действие, и я пытаюсь выплеснуть обуревающие меня чувства в статье по данному вопросу, которую сейчас готовлю. Меж тем эта смерть отягощает мой ум, словно холодный пудинг с изюмом, тяжело лежащий в желудке, и, как только я принимаюсь писать, меня охватывает меланхолия»[177].

4. Время сыска

«Убийство самого омерзительного рода». «Бермондсийский ужас»

30 мая 1840 года, в субботу (незадолго до начала процесса Курвуазье), The Times напечатала письмо, подписанное «DETECTOR». Автор послания заявлял, что «Ярд» превосходно работает как «служба, предотвращающая преступления», однако «безусловно, не добивается никаких успехов как сыскная полиция». «Взгляните хоть на недавние кошмарные убийства и массу краж, которые по-прежнему остаются нераскрытыми», призывал автор. И далее:

Я предложил бы отобрать от 25 до 30 служащих столичной полиции, обращая величайшее внимание на их энергичность, таланты и честность, дабы соединить их в одно бюро, которое занималось бы исключительно сыскною работою. Желательно, чтобы сюда же приписали несколько наиболее деятельных, способных и уважаемых отставных полисменов, кои благодаря своему огромному опыту и знанию местных особенностей могли бы поставлять ценнейшие сведения и оказывать колоссальную помощь… Им не следует носить форму, если только это не будет сочтено необходимым в случае каких-либо государственных мероприятий или королевских шествий… От этих людей не следует требовать, как от остальных подразделений полиции, несения обычной патрульной службы. Им надлежит разрешить посвящать свое время расследованию и выявлению правонарушений…[178]

Но потребуется еще два года и громкое публичное фиаско, чтобы «Ярд» счел необходимым создание сыскного отдела.

* * *

6 апреля 1842 года, в среду, в половине девятого вечера Дэниел Гуд вошел в ломбард на Уондсуорт-Хай-стрит и попросил показать черные бриджи, которые он желал бы приобрести. Хозяин лавки мистер Колумбайн неплохо знал Гуда и разрешил ему просто забрать этот предмет одежды, так как посетитель пообещал, что заплатит позже. Однако по пути к выходу Гуд подхватил еще пару черных брюк и спрятал их под пальто — проступок, не оставшийся незамеченным. Сунув обе вещи под подушку сиденья своей четырехколесной коляски, Гуд стегнул запряженного в нее пони и укатил[179].

Колумбайн выскочил на улицу, окликнул проходившего неподалеку полицейского констебля Уильяма Гардинера и попросил его наведаться в расположенную поблизости деревню Рохэмптон, где проживает некий мистер Шилдс, у которого Гуд служит кучером. Войдя в главный дом поместья, Гардинер осведомился о местонахождении Гуда; ему объяснили, как пройти к конюшне (она находилась в четверти мили от основного дома). Явившись туда, констебль принялся расспрашивать непутевого возницу о похищенных брюках[180].

— Ну да, купил я у мистера Колумбайна пару бриджей, только вот покамест за них не заплатил, — сообщил Гуд. — Могу вам заплатить цену, на которой мы с ним сошлись, а вы ему потом передадите[181].

Но Гардинер не согласился с таким предложением. Он обыскал коляску в поисках похищенного товара, а когда эти поиски оказались безрезультатными, стал осматривать конюшню. Гуд, до этого «выказывавший чрезвычайное хладнокровие», начал проявлять беспокойство. Обыск в первых трех стойлах ничего не дал. Четвертое, «самое далекое от входа и потому весьма плохо освещенное», было завалено сеном, связанным в пуки. Гардинер выволок два пука наружу и при свете своего переносного фонаря обнаружил под ними кучу несвязанного сена. Разворошив его ногой, констебль вздрогнул, с изумлением увидав перед собой тушку (как ему показалось) гуся[182].

— Боже! — воскликнул полисмен. — Это еще что такое?

Гуд, решив, что пора сматывать удочки, метнулся вон из стойла. Он захлопнул за собой дверь, запер ее и убежал, прихватив ключ. Гардинер опустил фонарь пониже, чтобы лучше рассмотреть находку. Впоследствии он докладывал: «При более пристальном рассмотрении оказалось, что передо мной человеческое туловище, лишенное головы, рук и ног. Оно лежало спиной вверх; когда же я его переворотил, выяснилось, что оно женское, что живот взрезан и внутренности из него извлечены»[183].

Гардинер с некоторым трудом (и не без помощи вил) сумел выбраться из стойла. Он тут же поспешил за подмогой. Расследование на месте преступления тянулось до раннего утра. Судя по всему, жертвой стала женщина 25–30 лет. Голову отделили уже после смерти одним режущим ударом, который пришелся «приблизительно в область третьего или четвертого шейного позвонка». Руки отрубили по плечевому суставу, ноги — чуть ниже бедер. Вглядевшись в рану, зиявшую в животе покойной, хирург, проводивший осмотр, заметил, что из тела извлечены желудок, кишки, печень и матка. Местонахождение внутренностей, головы и конечностей оставалось тайной — правда, недолго[184].

Констебль Тай уловил неприятный запах и выяснил, что его источник где-то в упряжной, находящейся рядом с этим стойлом. Вонь внутри каморки оказалась «совершенно ошеломительной» и тошнотворной.

— Сроду ничего подобного не нюхивал, — признался Тай в суде. — Что-то вроде