Всемирный потоп - Адам Туз

Но Монтегю игнорировал противоречия, неоднократно проявлявшиеся в либеральной имперской модели. Либеральные взгляды были необходимы для того, чтобы сохранять империю, в том смысле, что они предлагали фундаментальные оправдания. Но реальная практика применения имперской силы и сопротивление тех, на кого эта сила была направлена, почти всегда приводили к тому, что эти взгляды оборачивались постыдным лицемерием[1146]. В 1850-х годах либеральные взгляды на империю, сформулированные ещё в 1830-х годах, не устояли перед мятежом в Индии. В 1917–1922 годах Индию миновал полный цикл перехода от либерализма к репрессиям. Но теперь метания от либерализма к реакции и обратно происходили все чаще, превращаясь в ошеломляющий и неумолимый цикл, подавляющий волю империи[1147].

Кризис начала 1920-х годов, конечно, не привёл к реалистичной переоценке сложной ситуации, в которой оказалась империя. Чувство самоуспокоенности пришло слишком легко. Империи удалось пережить бурю. И это укрепило Лондон в мысли о том, что «своевременно направляя действия подданных империи» всегда можно «обойти, окружить и разоружить» националистические и антиимпериалистические силы. Британия предвидела крах индо-мусульманского договора, заключённого в Лакхнау, и новые столкновения между индуистами и мусульманами в 1920-х годах подтвердили эти ожидания. «Искусная политическая и конституционная подготовительная работа» и тактическое умение стали определяющими характеристиками мастеров имперских дел[1148].

А были ли у империи позитивные перспективы, если не считать того, что она сумела выжить в качестве единственной действительно глобальной силы? В 1920-х годах существовали перспективы экономического развития в рамках глобального Содружества. Но при всей его привлекательности для консерваторов и либералов экономическое развитие требовало инвестиций, которых лондонский Сити себе позволить не мог[1149]. В 1920-х годах Сити продолжал выдавать займы по всему миру, но это лишь усиливало зависимость Британии от американских фондов. Кроме того, даже при наличии ресурсов не вело ли экономическое и социальное развитие и возникновение образованного среднего класса на местах к скорому формированию антиимпериалистической оппозиции? А ведь именно этим объясняли либералы из разряда Монтегю националистический подъём в Индии. Как показал ярый экономический национализм индийцев, поощрение национального развития и более широкие взгляды на глобальное Содружество с лёгкостью могли вступить в конфликт. Следуя примеру Канады, Австралии и Южной Африки, ИНК в числе первых поднял вопрос о введении протекционистских тарифов на импорт из Британии. Политические уступки национализму нарушали взаимные экономические связи, которые были одним из немногих остававшихся оправданий существования империи.

Ещё более острые трения вызывал вопрос иммиграции. Австралия, Канада, белое меньшинство, представленное поселенцами в Кении и Южной Африке, с готовностью поддерживали солидарность белых. Но это означало лишение 320 млн человек, составлявших население Индии, права на иммиграцию или приобретение земли, а также дискриминацию на территории всей империи индийской диаспоры, численность которой составляла не менее 2.5 млн человек[1150]. Ганди завоевал свою репутацию ещё до войны, выступая за права индийцев в Южной Африке. В 1919 году положение, запрещающее расовую дискриминацию, было изъято из текста Статута Лиги Наций. Но в самой империи уйти от этого острого вопроса было невозможно.

Как заявил Ллойд Джордж, выступая на Имперской конференции в июле 1921 года: «Мы пытаемся построить демократическую империю на основе согласия всех рас, проживающих в ней… Это действительно меняет… историю человечества. Если нам удастся это сделать, то Британская империя станет горой Преображения»[1151]. Содружеству не суждено было выполнить столь высокую миссию, но оно, невзирая на ожесточённые протесты Южной Африки, подтвердило наличие «несоответствия между положением Индии как равноправного члена Британской империи и существованием ограничений, затрагивающих британских индийцев, проживающих в других частях империи»[1152]. В данном случае речь шла о том, что в 1923 году в Кении были введены новые правила, предусматривавшие ряд ограничений для индийцев, приезжавших в страну на поселение. Но эти правила, а также то, что происходило в Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке, Канаде, да и в самой Британии, противоречили самому принципу равного подхода, который теперь считался неотъемлемой частью любого последовательно либерального взгляда на мировую империю.

И хотя противоречия между автономией и взаимными связями, расовой иерархией и либерализмом становились ещё более очевидными, после 1918 года в Британской империи царило общее чувство триумфа. Солидарность военных лет не была забыта. В 1919 году после событий в Амритсаре джихад, так не вовремя объявленный афганцами на северо-западных границах, способствовал тому, что британцам удалось восстановить свой статус защитников Индии, где в северных провинциях проживали сикхи и индуисты. Не было сомнений в том, что в случае возникновения новой угрозы извне Содружество выступит единым фронтом. Правда, с учётом жёсткой финансовой и стратегической реальности 1920-х годов даже это оказалось под вопросом. Конечно, Первая мировая война продемонстрировала всю мощь империи. Но она показала и то, что отдалённые уголки империи могут становиться объектами региональных угроз со стороны хорошо организованных национальных государств. Даже если вопрос состоял не просто в сохранении британского правления вопреки массовому сопротивлению внутри самой империи, а в обеспечении будущего империи как глобальной стратегической единицы, то даже на пике имперской мощи, в ноябре 1918 года, идея, что империя существует сама по себе, была иллюзорной. В условиях, когда Лига Наций не имела действенных полномочий, жизнеспособность империи зависела от того, сумеет ли она найти общий язык со своими будущими потенциальными соперниками: Японией и Германией, Соединёнными Штатами и укрепившимся режимом Советов. Не приведут ли особые отношения с одной из этих держав к опасному противостоянию с другими? И были ли эти державы действительно заинтересованы в союзе с Британской империей.

21. Конференция в Вашингтоне

Летом 1921 года прекращение огня в Ирландии подготовило почву для проведения большой Имперской конференции[1153]. Лондонская Имперская конференция, первая общая конференция по проблемам империи за предыдущие два года, стала матрицей на основе которой была окончательно сформирована идея Британской империи как Содружества, что позволяло недавно созданному Ирландскому свободному государству существовать в условиях, когда власти империи продолжали настаивать на своей главенствующей роли. Но помимо вопросов внутреннего устройства империи был ещё один, самый важный, вопрос текущего момента — вопрос стратегии. Каким образом Содружество, раскинувшееся по всему земному шару, будет защищать себя? В 1918 году Британское адмиралтейство ответило на этот вопрос, предложив создать имперский флот, в финансировании которого участвовал бы каждый доминион, на котором действовали бы единые стандарты подготовки и единый дисциплинарный устав и в штабе которого на равных участвовали бы представители всех доминионов империи[1154].

Для претворения этой идеи в жизнь в полуторагодовую поездку по доминионам был отправлен адмирал Джон Джеллико. В