Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин

выяснил, что в квартире живут отец Георгия Левина – Левин Лев и его жена, брат Георгия и еще одна старушка, сын которой тоже врач, отсутствовавший во время операции, а также отсутствовал и сам Георгий Левин с матерью, уйдя куда-то гулять.

По предъявлении ордера на право ареста и обыска Левин Лев попросил у меня разрешения позвонить к кому-нибудь из товарищей – Дзержинскому, Менжинскому или Ягоде, которых он лечит, а также уведомил меня, что он – врач Совнаркома. Я ему, конечно, не разрешил.

В половине первого зашла женщина, которая сообщила, что тов. Ягода просит подойти к телефону производящего операцию в квартире Левина. Включив телефон и вызвав ГПУ, соединился с тов. Ягодой, который мне предложил прекратить операцию и уезжать, после чего тов. Ягода говорил с Левиным.

Когда я уже собирался уходить, опять позвонили, я подошел к телефону. Звонил тов. Дзержинский. Спросил у меня, что такое происходит на квартире Левина, я объяснил ему, он осведомился также, от какого отдела производится операция и за чьей подписью ордер. После моего объяснения он мне предложил прекратить операцию и явиться к нему для доклада. После всего этого я, извинившись перед Левиным за беспокойство, учиненное ему, ушел, сняв засаду.

Придя в ГПУ, зашел к дежурному по ГПУ, чтобы узнать, где занимается тов. Дзержинский и доложить ему о том, что я пришел для доклада по его распоряжению. У дверей в это время стоял тов. Менжинский, который предложил мне пойти с ним. Зайдя в кабинет Гереона, я им (тов. Менжинскому и Гереону) рассказал суть дела. Утвердив правильность моего поведения на операции, тов. Менжинский пошел к тов. Дзержинскому и через некоторое время, выйдя, сказал, что я могу идти».

Но в 1937 году все было иначе. Дзержинский и Менжинский ушли в мир иной. Ягода сидел на скамье подсудимых. И лечивших его врачей причислили к врагам народа. Медиков обвиняли в том, что они по заданию правотроцкистского блока умышленно довели до смерти своих знаменитых пациентов: Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына Максима Пешкова.

Еще во время предварительного следствия от Ягоды были получены все необходимые показания.

28 декабря 1937 года на допросе занялись отравлениями. Следователь записал в протокол вопрос Генриху Ягоде:

– Когда началась ваша преступная связь с врачом Левиным?

– Левин был постоянно лечащим врачом Максима Горького. Бывая часто в доме у Горького, я, естественно, много раз сталкивался с Левиным. Он бывал у меня дома – лечил членов моей семьи. Но вскоре Левин мне понадобился для осуществления моих личных преступных замыслов, поэтому я стал ближе к нему присматриваться, проявлять к нему некоторое внимание.

– Для осуществления каких преступных замыслов вам понадобился Левин?

– Я вынашивал в себе преступную мысль физического уничтожения сына Горького – Максима Алексеевича Пешкова. Тот человек мне мешал. Причины здесь глубоко личные и низменные, никаких политических целей тут не было, но факт остается фактом: я решил его убрать. Я долго над этим вопросом думал, советовался даже с Погребинским. Он, как известно, был мною приближен к семье Горького и, как наиболее близкий человек, знал обо всех моих преступных планах.

Погребинский предложил мне свою помощь в этом деле. Его предложение заключалось в том, что пригласив Максима Пешкова к себе, в Уфу (он был начальником управления Башкирской АССР), он организует нападение на него уголовников, которые убьют его. Я согласился было с вариантом Погребинского, но впоследствии раздумал: это чревато было неприятностями для меня, даже в случае удачи предприятия. Это было опасно потому также, что слишком большое количество людей надо было бы ввести в это дело. Поэтому я решил, что лучшим способом уничтожения Максима Пешкова явится «смерть от болезни».

– Как это понимать?

– Очень просто, человек естественно заболевает. Некоторое время болеет. Окружающие привыкают к тому, что больной (что тоже естественно) или умирает, или выздоравливает. Врач, лечащий больного, может способствовать выздоровлению, но он может способствовать смерти больного.

Определив, что Макс (так звали сына Горького) много пьет и часто болеет, я продвинул ему врача санотдела НКВД Виноградова. Это давало мне постоянную информацию о состоянии здоровья Макса. Затем, убедившись, что Левин является постоянным врачом семьи Горького, я начал приближать его к себе. Затем, когда Левин был до некоторой степени приручен, я предложил изыскать ему наиболее удобный способ и вызвать преждевременную смерть Максима Пешкова. Левин согласился, и в 1934 году, когда Макс заболел, он выполнил мое задание: Максим Пешков умер потому, что Левин по моему поручению «залечил» его.

– Непонятно, почему Левин пошел на это страшное преступление. У вас были низменные побуждения, а у него что?

– Однажды я пригласил его к себе в кабинет и в самой категорической форме предложил ему принять меры к тому, чтобы Максим Пешков умер. Я заявил ему, что это является политической директивой, и он не имеет права отказаться от выполнения ее. Старик, конечно, был огорошен. Я пытался доказать ему, что Макс никчемный, плохо влияющий на Максима Горького человек, что он алкоголик и все равно скоро умрет. Левин согласился и сделал свое дело.

– Вы выше показали, что к этому делу был привлечен и врач санчасти НКВД Виноградов. Как это было организовано?

– Зная от Буланова, что Виноградов грязная личность (антисоветчик, связан с заграницей), я сказал Буланову, чтобы он предложил ему принять участие в убийстве Максима Пешкова, для чего действовал заодно с Левиным. Не помню точно, но, кажется, при одной из встреч с Виноградовым в доме у Горького я лично подтвердил ему задание, переданное ему Булановым. Я должен сказать, что в этом преступном деле принимали участие еще два человека: профессор Плетнев и секретарь Горького – Крючков Петр Петрович.

– Они были вами привлечены?

– С Крючковым дело обстояло очень просто. Я уже показывал, что в доме Горького Крючков являлся моим человеком с давних пор. Он служил мне простым информатором. Он сообщал мне абсолютно все, что происходило в доме. Человек он авантюристический, нечистоплотный, присосавшийся случайно к Горькому, и поэтому мне нетрудно было прибрать его к рукам. Когда у меня возникла мысль избавиться от Макса, я начал осторожную подготовку к этому делу Крючкова. Крючков согласился.

– И что он делал?

– Он делал все, что мог: спаивал Макса, возил его пьяного за город, приучал его к быстрой езде на открытом автомобиле (сама эта езда грозила катастрофой), словом, он делал все, чтобы Макс заболел. Кажется, в 1932 году Макс заболел. Я направил к нему Виноградова, но он так и не сумел ничего сделать.