«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев

Курьерской связью пересылались почта, документальные материалы и деньги. С 1933-го по 1935 год это делалось примерно раз в два месяца. В качестве курьеров выезжали:

1) «Джон» (Стронский) – помощник резидента «Абрама»;

2) «Пауль» (Римм) – резидент;

3) «Коммерсант» (Гельмут Войдт) – представитель германской фирмы АЕГ в Шанхае, агент шанхайской резидентуры, информатор и хозяин конспиративной квартиры;

4) «Клэр» – связник, жена «Абрама».

5) «Анцит» – связник (жена работника тяньцзинской резидентуры).

6) № 108 («Шопмэн») – китаец, торговец, информатор и агент шанхайской резидентуры.

«Первая встреча состоялась в конце 1933-го или в начале 1934 года в Токио, – отмечает Зорге. – Она была назначена еще в Москве, перед моей отправкой. Курьер, не знакомый со мной, прибыл из Шанхая, зная мое имя и рассчитывая на германское посольство в качестве канала для установления связи. Он позвонил в посольство и передал на мое имя письмо, в котором предлагал в назначенный день прийти в отель „Империал“, где меня будет ждать швейцар, который проводит к нему. Встреча состоялась в соответствии с этим планом. На следующий день мы условились отправиться на экскурсию в Никко и обменяться там посылками. Пакет курьера содержал главным образом деньги. Он оставил мне номер своего почтового ящика в Шанхае для использования в случае необходимости»[414].

«Место, время и условия встречи согласовывались по радио, – писал Зорге. – Если курьеры не знали друг друга, по радио устанавливались специальные опознавательные признаки, пароли, фразы для взаимного подтверждения. Например, встреча с курьером в одном из ресторанов Гонконга была устроена следующим образом. Курьер, прибывший из Москвы, должен был войти в ресторан в три часа с минутами, достать из своего кармана толстую длинную черную манильскую сигару и держать ее в руках не зажигая. Наш курьер (в данном случае я), увидев этот условный знак, должен был подойти к стойке ресторана, достать из кармана по форме сильно бросающуюся в глаза курительную трубку и безуспешно попытаться ее раскурить. После этого курьер из Москвы должен был зажечь свою сигару, а я в ответ – свою трубку. Затем московский курьер должен был покинуть ресторан, а я, также выйдя из ресторана, медленно идти за ним в один из парков, где находилось место нашей встречи. Он должен был начать со слов: „Привет! Я – Катчер“, а я произнести в ответ: „Привет! Я – Густав“…

Второй пример – способ, применявшийся в одной из шанхайских кофеен. В качестве условного знака при этом использовались маленькие свертки: у одного из курьеров был сверток желтого цвета, у другого – красного.

Третий способ использовался в крошечном токийском ресторанчике, куда никогда не заходят иностранцы. Курьер, как запоздавший посетитель, должен был заказать какое-нибудь специфическое японское блюдо. Человек, посланный мной, должен был завязать с ним по этому поводу разговор, спросить, сладкое ли это блюдо, и сказать, что его товарищ Пауль тоже всегда его заказывает. Московский курьер должен был ответить, что он слышал об этом блюде от своего друга Джимми. Произнеся эти заранее согласованные пароли, они должны были затем условиться о передаче материалов»[415].

Встреча по условиям явки в первом случае перенасыщена деталями, которые излишни, трудно запоминаемы, что могло привести к срыву встречи.

С технической точки зрения материалы, которые отправлялись в Москву через курьеров, представляли собой многочисленные ролики фотопленки, заснятой фотоаппаратами типа «Лейка» и аналогичных марок. «Мы туго скручивали пленку, – отмечает Зорге, – делая ролики насколько возможно маленькими. Когда мы долго (по три-четыре месяца) не отправляли посылок, скапливалось до 25–30 роликов. После начала войны в Европе количество посылаемых нами материалов постепенно сократилось. Это объясняется тем, что мы все шире стали использовать способ передачи результатов нашей работы по радио. Особенно после начала войны Германии с СССР мы заметно уменьшили количество многословных докладов и громоздких документов и стали преимущественно сообщать важные сведения по радио»[416].

«Мы сразу фотографировали добытые документы и материалы, включая японские публикации по военным вопросам. Некоторые из них я лично переснимал прямо в германском посольстве. Часть документов я фотографировал дома, однако чаще это делалось у Вукелича. Доклады я писал непосредственно перед отъездом курьеров. Иногда я поручал Вукеличу и Клаузену подготовить личные донесения по вопросам, которыми они занимались… Чтобы быть уверенными в читаемости сделанных снимков, мы сами проявляли пленки. Качество фотосъемки, которую я проводил в сложных условиях прямо в германском посольстве, нередко было неудовлетворительным. Однако в силу обстоятельств, в которых я работал, приходилось довольствоваться и этим. По мере того как пленки накапливались, мы прятали их у меня дома, у Клаузена и, иногда, у Вукелича. В германском посольстве у меня хранились только оригиналы материалов и документов, фотопленок там не было»[417].

В сопроводительном письме к почте в Центр, переданной в конце марта 1934 г. через Стронского, Зорге писал:

«Дорогой друг!

1. Я очень недоволен состоянием воздушных дел. Я, право, не знаю, что делать. Мы имеем две хорошо оборудованные мастерские и связь почти со всеми пунктами мира, даже с Центром, но не можем достигнуть то, что нам нужно. Близкие расстояния нас ставят, видимо, перед совершенно новыми обстоятельствами. К тому же добавляется вулканический характер местности, что чрезвычайно затрудняет воздушные дела. Далее недостаточная договоренность, ибо мы все еще только раз в два месяца можем встретить наших друзей из „овчарни“ (Шанхай. – М.А.), если мы в течение 3 недель дело не поставим, Бернхард должен будет сам поехать в „псарню“ (видимо, в „овчарню“. – М.А.) и подробно обо всем со своими коллегами поговорить и обсудить. Странно, что мы не слышим также Висбаден. Однако мы питаем большие надежды, так как мы теперь пробуем новые вещи. Кроме того, нам трудно еще потому, что хороших вещей здесь купить нельзя. Мы должны сами все собирать. Качество всех предметов здесь чрезвычайно низкое. Мы посылаем Вам новую схему работы для Висбадена, начиная с 1 мая.

2. Я уже имею ряд связей с источниками. Однако я затрудняюсь дать точный срок начала работы источников, ибо они находятся в стадии разработок. От многих источников мы имеем уже разочарование. Теперь, наконец, я имею серьезные связи с различными солидными учреждениями. Однако я не могу еще сказать, когда они начнут работать. Если буду иметь счастье, то через 2 недели, если неудачу – через 6 недель. С Осло я пытаюсь наладить одно дело, однако результаты будут не раньше, чем через 14 дней. Я повсюду делаю попытки найти новые связи. Работа идет на полном ходу.

3. …К