«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

Быстро прошли годы Марейкиного девичества, годы блести в «свете», как у всякой деревенской девушки: в семнадцать лет иди замуж, в восемнадцать уже перестарок – жди какого-либо вдовца.

Суров был дедовский обычай: девушки на селе в нашем Зауралье не сами выходили замуж, а их выдавали родители. Марейка всем своим существом была против этого обычая, но разве лбом пробьёшь стену. На селе были случаи, что девушки выходили замуж убёгом. Ещё в детские годы Марейка однажды наблюдала, как венчали в церкви такую «беглянку» при закрытых на замок дверях, как отец её бил кулаком по закрытым дверям, бегал, ругался, проклинал свою дочь. Как Марейка не могла решиться на такое, думала: «да что скажет тятенька, да что скажет маменька, да как я их оставлю». Нет, Марейка смирилась и стала на протоптанную дорожку всякой деревенской девушки: пусть уж тятенька с маменькой решают её судьбу. Так, молодой конь сколько ни сопротивляется привычной для него упряжи и верховому седлу, в конце концов, смиряется и становится рабочей лошадью.

В жизни Марейки всё пошло обычным для девушки-невесты чередом: стала ходить к её родителям сваха, а потом пришёл и будущий свёкор с женихом. На селе полагались, хотя чисто формально «смотрины». Вывела Даниловна свою Марейку на показ. Спокойно, не жемаясь, как часто бывает это у девушек, Марейка вышла, и на лице у ней было написано: вот я – делайте со мной, что хотите. Судили, рядили, толковали о приданом, что есть и что ещё нужно прикупить у теченского купца А. Л. Новикова.[317] Так Марейка стала «заручёной» невестой.

«Расторгуевы» жили справно и хотели сыграть «свадьбу» своей единственной дочери не кое-как, а по «всем правилам старины». Марейка по обычаю, подарила жениху красного сатина на рубашку и сходила за благословением к своему «хрёстному» – батюшке. Подарила ему полотенце, сотканное ею самой, с петушками на концах, вышитыми тоже ею. Всей семьёй сходили в лавку к Новикову и закупили, что было условлено для пополнения приданого.

По старинному обычаю девку «перед венцом, как, «некрута» перед отправкой на царскую службу, полагалось «ублажать», а именно – катать на конях, как это бывает на масленице. И вот из ограды «Расторгуевых» выехала кашевка, впряжённая в пару добрых лошадей. В средине её сидела Марейка, а по бокам две самые близкие её подруги. На разводьях и сзади на выступах дровней стояли другие девушки. У Марейки поверх шали на голове виднелась «кра́сота», искусственные цветы венчиком, привезённые купцом Новиковым с Нижегородской ярмарки для деревенских невест. Ездили девушки по главной улице и пели тягучие заунывные песни, как родыгинские «Рябинушка» и «Белым снегом»[318], Марейка сидела, как обречённая.

Устроили «девишник», и девушки играли и пели тоже такие же песни. Пели:

В чистом поле за рекой

Светил месяц золотой.

Ой, люли, ой, люли

Светил месяц золотой.

Не на травушке роса,

Светит девичья слеза.

Ой, люли, ой, люли

Светит девичья слеза и пр.

На «расплёте» Даниловна обливалась горячими слезами – не то пела, не то причитала, как по покойнику, расплетая Марейкину косу. Вспоминала своё девичество, тяжёлые годы своей болезни, молила Бога, чтобы Марейке было счастье в семейной жизни.

Настал день венчания. Хотя «Расторгуевы» жили неподалёку от церкви, но по обычаю, нужно было везти невесту к «венцу» «поездом». И вот раскрылись ворота, и со двора Расторгуевых выехал свадебный «поезд». На первой подводе на рысаке ехали Марейкин «хрёстный батюшка» – «тысяцкий» без шапки, и Марейка с «кра́сотой» на голове. За ними ехали «поезжане» – Марейкина родня и, наконец, девушки, Марейкины подружки. «Поезд» объехал вокруг церкви и остановился у церковных ворот. «Поезд» жениха уже раньше прибыл к церкви, а жених поджидал невесту в церковной сторожке. Впервые жених и невеста сидели в сторожке рядом в ожидании прихода священнослужителей. Пришёл старичок священник с дьячком и жениха с Марейкой поставили рядом перед аналоем. Старик священник сухим деревянным голосом читал длинные молитвы о даровании венчающимся большого потомства. Спрашивал: по своей ли воле они вступали в брак, на что последовал утвердительный ответ. На руки венчающимся надели кольца, дали из одной чашки поочерёдно выпить растворенного с водой вина, надели на головы венцы, и священник трижды обвёл венчающихся вокруг аналоя под пение «Исайе ликуй» и др. молитвы. Венчающимся священник предложил поцеловаться, и они прикоснулись друг к другу губами.

Кончилось венчание, и «молодые» уже вместе ехали в дом жениха, а теперь мужа Марейки. Два «поезда» соединили в один, и ехали с ещё большим шумом.

При входе в дом «молодых» встретили с хлебом и солью родители наречённого Марейкиного мужа и благословили их.

Начался пир. «Молодых» посадили за стол под «божницу», а около разместилась родня с той и другой стороны. Все пили, но «молодым» полагалось только «пригубить». Кричали «горько» и «молодые» целовались. Нет, это были не поцелуи любви: так целовали только иконы, да покойников на прощании перед тем, как заколотить гроб.

Пьяные голоса усиливались. Кривлялся «дружка» с красной повязкой на руке и делал пошлые замечания в адрес «молодых». Присутствующие в избе зеваки из соседних домов, преимущественно женщины, галдели и смеялись по поводу «острот дружки». Наконец, пир кончился и молодых сваха повела в «клеть» на брачную ночь, а пьяные посваливались на пол и в беспорядке уснули.

На утро совершено было самое грязное, унижающее женщину действие – просмотр нижнего белья «молодой». Поднялся шум, крики. Женщины нацепили себе на головные уборы красные ленточки или просто красные лоскутки. Били посуду, кричали «молодую», заставляли стряпать блины. Это был первый экзамен её по хозяйству.

Три дня пировали. Пропили Марейку.

Счастье для неё было то, что выдали её замуж не на сторону, а за теченского парня, который оказался работящим, не гулящим и пьяницей, но сердце девичье – не камень, а что было у Марейки на сердце, когда её так пропили – это она скрыла от всех в тайниках своей души.

Прошло много лет, но всякий раз как я бывал в Тече и проходил мимо дома «Расторгуевых», я вспоминал Марейку, хотя она не была в числе моих деревенских друзей, с которыми я играл в детстве. Я знал её больше по рассказам моих друзей, да по мимолётным наблюдениям издалека. Только раз мне пришлось встретиться с ней, как говорится, на узенькой дорожке. Шестнадцатилетним юношей мне пришлось надеть очки. Мои деревенские друзья, привыкшие всё видеть