Вещь и имя. Самое само - Алексей Федорович Лосев

образуется, по словам Соловьева, применением единого метода наблюдения «явлений и их внешних соотношений», подчиняющихся вполне естественным природным законам, с исключением из рассмотрения процесса поиска «причин, как первичных, так и конечных» [92, 2, 124 – 125]. Интеллектуально-нравственную составляющую личности, ее внутренний мир, позитивизм относит к «умственным и нравственным функциям мозга» [92, 2, 125]. Другими словами, с точки зрения позитивизма сознание в целом уравнивается с объемом доступных знаний, предлагаемых частными (в основном – естественными) науками [92, 2, 125].

В книгах и статьях «механистов» Лосев мог наблюдать некоторые тенденции, позволившие ему классификационно сблизить их позиции с основными принципами позитивизма. Позднее, по окончании дискуссий, в качестве одного из упреков механистам выдвигалась как раз склонность к позитивизму [16, 253 – 257]. К своеобразным сторонникам позитивизма некоторые исследователи [см.: 26, VI – 1, 160] относят С.К. Минина – автора известной статьи «Философию – за борт!», опубликованной в журнале «Под знаменем марксизма» (№ 5 – 6, 1922) и вызвавшей многочисленные отклики (ряд материалов по указанной теме опубликован в: [76, 203 – 288]).

2*

По всей вероятности, «поповство» в данном случае представляет собой чуть видоизмененный термин «поповщина», часто употреблявшийся В.И. Лениным (в «Материализме и эмпириокритицизме» – более 10 раз, причем, по замечанию А. Богданова, критике теорий которого посвящена значительная часть этой книги, именно это слово (изредка, по цензурным соображениям, заменяемое «фидеизмом») является определяющим при характеристике тех воззрений, которые автор «Материализма и эмпириокритицизма» считает неправильными (см.: Богданов А. Падение великого фетишизма (Современный кризис идеологии). Μ., 1910) в тесной, почти синонимической связи с термином «идеализм». Значение самого термина позволяют понять разъяснения, имеющиеся в ленинской статье «К двадцатипятилетию смерти Иосифа Дицгена» («Правда» 5 мая 1913 г.):

«Идеализм в философии есть более или менее ухищренная защита поповщины, учения, ставящего веру выше науки или рядом с наукой, или вообще отводящего место вере» [32, 23, 120].

По всей вероятности, это положение навеяно утверждениями самого И. Дицгена («рабочий-кожевник, один из выдающихся социал-демократических писателей-философов Германии… рабочий, самостоятельно пришедший к диалектическому материализму, т.е. к философии Маркса»), который современных ему профессоров философии называл «дипломированными лакеями поповщины» [см.: 32, 18, 117, 142, 361]. Позднее, в программной статье «О значении воинствующего материализма», опубликованной в № 3 (1922) журнала «Под знаменем марксизма», эта характеристика была повторена, но уже в доктринальном значении – в качестве официальной (и, разумеется, единственно верной) точки зрения:

«Дицген… выразил правильно, метко и ясно основную точку зрения марксизма на господствующие в буржуазных странах и пользующиеся среди их ученых и публицистов вниманием философские направления, сказавши, что профессора философии в современном обществе представляют из себя в большинстве случаев на деле не что иное, как „дипломированных лакеев поповщины“» [32, 45, 24].

Знаменитый же афоризм «Идеализм есть поповщина», сформулированный Лениным (опять-таки под влиянием Дицгена) в его фрагментарных записях (1915), получил широкое распространение после их первой публикации в № 5 – 6 журнала «Большевик» в 1925 г. под названием «К вопросу о диалектике» [32, 29, 322]. Также следует обратить внимание на то, что в ходе дискуссии «механистов» и «диалектиков» первые обвиняли своих противников как раз в «гегельянщине, схоластике, формализме, поповщине» [см.: 30, 78]. Оценка использования аристотелевского идейного наследия в последующей философии, данная Лениным в его восьмистраничном конспекте немецкого перевода аристотелевской «Метафизики» («Поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое… Схоластика и поповщина взяли мертвое у Аристотеля, а не живое: запросы, искания, лабиринт, заплутался человек» [32, 29, 325 – 326]), если и была известна Лосеву к моменту завершения предисловия к работе «Вещь и имя» (14 февраля 1929 г.), то только в виде цитировавшегося кем-либо отрывка, так как целиком этот конспект был впервые опубликован в 1930 г. (Ленинский сборник XII).

3*

Считается, что одними из первых подобное утверждение отстаивали французские историки XVIII в. (в частности, Ф. Гизо и О. Тьерри), считавшие «имущественные отношения» основой общественного устройства [см.: 86, VII, 159; 8, 144]. К. Маркс, конкретизируя это положение, говорит о возможности объяснения всевозможных правовых отношений и форм государственного устройства, в виду отсутствия у них собственной логики развития, исключительно политической экономией [см.: 73, 13, 7]. В свою очередь, по мнению Маркса, именно «производственные отношения» обладают необходимым первоначальным, самостоятельным, не-выводимым, обусловливающим по отношению ко всем остальным отношениям, и потому – безусловным, характером (в трактовке этой «необходимости» Плеханов был близок к фактическому отождествлению принципа «производства жизни» с борьбой за существование [см.: 86, VII, 187, 197]). Причем единственной альтернативой к этой трактовке (в такой постановке проблемы) считалось «выведение» принципов общественного устройства, человеческого общества как такового, из «идей», свойств «Духа», в конечном счете – из «логических законов развития Абсолютной идеи» [86, VII, 187], обозначаемое как с порога неприемлемый идеализм. К. Маркс в работе «К критике политической экономии» говорит об этом как о резюмирующем результате систематизации его многолетних исследований политической экономии:

«Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие (notwendige, von ihrem Willen unabhängige) отношения – производственные отношения (Productionsverhältnisse), которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания (gesellschaftliche Bewußtseinsformen). Способ производства материальной жизни (Die Produktionsweise des materiellen Lebens) обусловливает (bedingt) социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие (gesellschaftliches Sein) определяет (bestimmt) их сознание» [73, 13, 7].

Применяя эти методологические положения к исследованию исторического процесса, Ф. Энгельс приводит пример из истории философии (в работе «Людвиг Фейербах», рус. пер. Г. Плеханова, 1892):

«Вся эпоха Возрождения, начиная с половины пятнадцатого века, и, в частности, вновь пробудившаяся с тех пор философия была плодом развития городов, т.е. буржуазии. Философия только выражала, по-своему, те мысли, которые соответствовали переходу мелкой и средней буржуазии в крупную…» [цит. по: 86, VIII, 352].

Некритическая интерпретация этих высказываний может приводить не только к догматизации упрощенных формулировок, но и к трактовке условий как буквалистски понимаемых порождающих причин. Именно поэтому, как представляется, Г. Плеханов указывал на отсутствие однозначно прямой и непосредственной связи между экономикой и состоянием общества (в частности – его культуры, идеологии), поскольку, как он считал, умственное