Побег - Олег Викторович Давыдов

Ну что, не кажется ли вам, что китаец говорит как раз о нынешнем положении вещей или о недавнем прошлом? Не стоит ли за этим моя борьба с Бенедиктовым и последовавшая затем катастрофа? И не являются ли мои поиски смысла всего происходящего со мной именно тем обретением правды, о котором он говорит? И не есть ли его слова — та правда, которую я должен наконец найти? Впрочем, будущее покажет, а пока послушаем о следующих ступенях:

— «Сильная черта на пятом месте. Владей правдой в непрерывном преемстве. Разбогатеешь от соседа». Это второй подъем всего процесса, который целиком уже вышел во вне. И это благоприятно для развития. Однако процесс будет благополучно завершен, только если опирается на то новое, что достигнуто на предыдущем этапе. Нужно непрерывно наследовать это новое, и тогда Вы, развиваясь, обогатитесь от соседа — по-новому взглянете на окружающее. И завершение таково: «Наверху сильная черта. Уже идет дождь, уже все на должном месте. Почтение носителю достоинства. Стойкость женщины ужасна. Луна близится к полнолунию. Благородному человеку поход — к несчастью».

— Что же это значит?

— Значит, опыт будет извлечен, и напряжение разрешится, но будьте осторожны с женщиной. Она может умертвить Ваши достижения. При этом не перегибайте палку — Луна все равно пойдет на убыль, а Вы можете понести непоправимый ущерб и все Ваши усилия пойдут прахом, — так закончил китаец свои мудреные рассуждения о моем Дао, то есть — судьбе, читатель.

Мы помолчали немного, затем он трижды поклонился на север, собрал свои гадальные принадлежности, завернул их в шелк и, попрощавшись, удалился. С тех пор я его не видел и вряд ли еще увижу когда–нибудь — добрый старый китаис!

Глава 5

 Мораль, Конец, Memento Mori!

Черепаха – символ богатства, долголетия, поддержки и защиты

В первую очередь меня, конечно, интересовало, что значит возвратиться на собственный путь. Ведь это действительно самый острый вопрос, а поскольку китаец сказал, что те стадии, когда надо было возвратиться, я уже прошел, постольку я и стал припоминать, когда же это я возвратился и куда. Но как я ни вспоминал, как ни прикидывал — ни до чего существенного мне не удалось додуматься.

Может быть, читатель будет здесь проницательней меня и сам определит, что же собственно надо назвать моим путем. И тогда ему станет ясно видно, когда я вернулся на этот путь и вернулся ли вообще. Для таких размышлений я даю здесь материала больше, чем достаточно. Сам же я даже теперь судить о своем пути не берусь — вы видели: я и без всякого китайца уже сделал (и сделаю еще) немало попыток вынести какое–то суждение о своей судьбе, и все они оказались безрезультатны, ибо это все равно, как толковать собственный сон.

Во всяком случае, нерв моих терзаний нащупать нетрудно — вот он перед вами: как раз этот вот суд над судьбой. Но кто определит, мой это путь или не мой? Будь внимателен, достойный читатель, не все здесь так просто, как может показаться с первого взгляда. Если ты думаешь, что китайский оракул что–нибудь прояснит в моей повести, ты ошибаешься.

Вообще, не надо — советую я тебе — придавать здесь особого значения всякого рода объяснениям, а тем более предсказаниям, ибо, конечно, в жизни всегда видна какая–то канва, но стоит приглядеться внимательней, как она теряется — как во сне.

Мы видим, что события, которые с нами случаются, случаются неспроста, мы угадываем в них какую–то закономерность, но эта закономерность постоянно ускользает от нас, распыляется по миру, и все наши попытки собрать (описался — получилось, соврать) события, вывести их закон, ни к чему не приводят — вы барахтаетесь, как утопленник, вам не на что опереться, вы раздражены, нервничаете, вы чувствуете, что из одних этих закономерных событий ничего не в состоянии объяснить, вы ищите точку опоры — вы находите ее в этом гадании, — в гадании, которое потому только и имеет смысл, что мы хотим на него опереться, взглянуть на себя со стороны — глазами оракула, но… оракул ведь тоже дает лишь канву (которая и без него уж видна), он только усложняет эту канву, ибо — что он есть, как не лишний узор в этой самой канве ускользнувшей судьбы? Что он есть, если не я?

Я все еще тот, но ведь я же уже и другой. Я застыл с занесенной в стремительном беге ногой, я бросаю вперед свое тело, я лечу, оттолкнувшись от твердой земли, подобно Ахиллу, вечно преследующему медленно уползающую от него черепаху. С каждым моим шагом черепаха, из которой я должен сделать свою лиру, отползает немного вперед, и я все никак не могу перешагнуть эту подвижную границу моего нереального мира.

Я не могу обогнать черепаху, и нет никакой возможности не обогнать ее — я застыл в своем порыве, распяленный между своим прошлым и своим будущим; я в мгновении, где нет ни прошлого, ни будущего, где прошлое уже прошло, а будущее еще не наступило и неизвестно, наступит ли вообще? — неизвестно, вступлю ли я в свое будущее и будет ли оно. Оттолкнувшись, я выскочил из времени, из себя и сверху смотрю на происходящее — на этот неподвижный образ времени, на себя, парящего между небом и землей. И я понимаю, что прошлое есть нечто, кое–как сметанное на живую нитку в настоящем, а настоящее есть только связка «есть» в суждении судьбы: «S есть P». Будущее — субъект суждения, прошлое — предикат, настоящее (то, что есть) — связка «есть». Грядущее событие станет определенным в настоящем и уйдет в прошлое, превратившись в историю. И мы скажем: ему суждено было стать таким, а не иным. То есть, прошлое определяет некое событие в моем будущем, но оно (это прошлое) осталось в настоящем только для того, чтобы позволить явиться заранее (до всякого прошлого) заготовленному будущему.

И теперь ясно: что бы там ни случилось, не в моей власти предотвратить наступающее — быть ему или не быть. А это значит, что бессмысленны все мои хотения, значит совершенно все равно: хочу я быть собой или не хочу, ибо сейчас меня нет, как нет и моих желаний. Есть только мой бросок в неизвестность, есть только этот стремительный бег, призом в котором оказывается черепаха — защитница от вредоносных чар,