Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян

данном конкретном случае ангелу удалось не проиграть, но, если сложить все его победы с его поражениями, то счет будет разгромный в пользу бесов. Иными словами, это еще и психологическое исследование украиноеврейских отношений в экстремальной ситуации.

2005-2010. ЮЩЕНКО. ПАРАД СИМВОЛОВ

Глорификация Голодомора

Дрейфуя между якобы «европейским» и якобы «российским» полюсами, постсоветская Украина переживала и пыталась преодолеть не только экономический и политический кризисы, но и нечто более фундаментальное — родовой кризис самоидентичности. В Беловежском роддоме под рукой оказались только украинский язык, серьезная литература на нем и украинская советская государственность в том — весьма выигрышном для Украины! — виде, в каком ее, в своих — общесоюзных (т.е. имперских) — интересах, выстроила за свои 70 лет советская власть — тут тебе и Крым, и Донбасс, и Галиция с Волынью, и Северная Буковина, и Закарпатская Русь.

Что касается языковой политики, то именно при Ющенко доля обучающихся на украинском в школах впервые превысила долю этнических украинцев в населении.

Тем более и тем более срочно — после повивальной клиники на Майдане в 2004 году — затребованными оказались исторические «скрепы»: по возможности широкая ретроспектива корней украинской независимости и самостоятельности! Исторические реалии тут помогали мало. Все гетманы до единого, даже самые успешные и независимо от личной симпатии к жидомору — не более чем чьи-то закордонные вассалы и марионетки, отличавшиеся друг от друга только ориентацией в геополитическом силовом треугольнике «Россия — Польша (Речь Посполитая) — Турция (Крым)». На фоне погубернского деления и строгой, в украинском случае, унитарности все эти романовские коннотации — Малороссия, Новороссия — просто резали слух.

В то же время и украинская самостийность из лихолетья Революции и Гражданской войны — что тебе киевская Украинская народная республика, что харьковская Украинская народная советская республика Скрыпника, что Украинская Центральная Рада Грушевского, что Украинская Держава Скоропадского и что Директория Петлюры — в каждом своем проявлении уж слишком была несамостоятельна, эфемерна и краткотечна (так сказать, «скоропадочна»), так что всерьез и со славой опереться на них было непросто.

Но не говорить же спасибо «кацапскому» Советскому Союзу с его межславянской этнокартой, перетертой за XX век на сгибах насильственными миграциями, липовым интернационализмом и настоящими, по любви, смешанными браками!

В сущности, и царская Россия, и СССР были довольно странной империей — цельно-компактной и сухопутной, без заморских колоний. В ней были самодержавие и властная вертикаль, но не было ни четкого ареала-метрополии, ни колониальной периферии, все настолько перемешано, что на вершине пирамиды мог оказаться и грузин, и украинец. Украинский ингредиент в общесоветских властных вертикалях если и уступал русскому, то незначительно: одних только партийных иерархов с украинским бэкграундом не то каждый второй, не то каждый третий! Так что если Украина и была «оккупирована» кацапами, то среди «оккупантов» было немеряно хохлов, а среди оккупированных — москалей. И, может, сама Империя потому так и подзастряла на этом свете, что строилась не на заморских, а на соседских территориях.

И вот — напряженный поиск идентичности привел находящихся у власти «украинских патриотов», т.е. умеренных молодых националистов, плотно подпираемых неумеренными и старыми, к двум показавшимся им перспективными историческим «скрепам» — к страдальческому великомученичеству от вражьих козней (читай: советских, сиречь российских, читай имперских) и к героической борьбе с теми же Советами. И, соответственно, к двум историко-географическим узлам — Голодомору и Бандере.

Географическим потому, что рукотворного голода 1932-1933 годов не было на Западной Украине, а партизанского повстанчества ОУН-УПА, напротив, не было вне Западной Украины. Да и самих Мельника с Бандерой и Шухевичем ни от лукаво-гибридного коллаборационизма с немцами, ни от кровавого антиполонизма, антирусизма и антисемитизма не отмоешь, сколько ни драй. Ставка и установка на этих — по европейским критериям — крайне сомнительных персонажей была и остается заведомо тупиковой. Но уж больно любо и дюже гарно!

Именно поэтому самые первые и высокие котировки на бирже консолидирующих национальных идей — достались не ОУН, а Голодомору!

Но напомню, что приоритет инициации и заслуга первой серьезной, обеспеченной архивными данными разработки проблематики «раскрестьянивания» 1929-1934 и массового голода 1932-1933 годов в СССР принадлежит нескольким ученым или научным коллективам мирового класса извне Украины. Это прежде всего — еще с 1960-х годов — Виктор Петрович Данилов и его группа в широком смысле (включая Николая Ивницкого, Виктора Кондрашина, Елену Тюрину, Алексея Береловича и др.), Сергей Красильников и его группа (Наталья Аблажей и др.), Стэнли Уиткрофт плюс такие «одиночки», как Александр Бабенышев (Сергей Максудов). Данилов со товарищи и Уиткрофт опирались преимущественно на общесоюзные архивные источники, а Красильников со товарищи и Бабенышев — на региональные данные (соответственно, на западносибирские и на западно-российские, из так называемого трофейного «Смоленского архива»). Как на Украине, так и в России — под лозунгом «Слово документу!» — был опубликован колоссальный массив архивной эмпирики по Голодомору. Среди попыток обобщить весь этот материал выделяется книга Виктора Кондрашина «Голод 1932-1933 годов: трагедия российской деревни», содержащая и отличный историографический обзор по теме[1032].

И только в таком отчаянно усеченном виде можно было пробовать общесоюзную трагедию выдавать за этнорегиональный — сугубо украинский — феномен, и даже за «геноцид» — пользуясь удобной гуттаперчевостью этого понятия. Наперсточничество, конечно, но тут историю от политики, как и Голодомор от Историомора, не оторвать.

Весьма любопытные предыстории и у памятования Голодомора, и у борьбы за его признание геноцидом.

Еще осенью 1933 года молебны в память об умерших от голода прошли в украинских общинах Канады, Берлина и Лемберга. Следующие по времени акции памятования прошли в Нью-Йорке в 1951, 1953 и 1973 годах, из них первые две — с участием великого польского и американского юриста-международника и российско-польского еврея Рафаэля Лемкина (1900-1959): его, выходца из местечка Безводно Гродненской губернии, первичные впечатления от еврейских погромов в родных местах и вторичные — от армянской резни в Турции, собственно, и толкнули на разработку понятия «геноцид».

Начиная с 1983 года, столицей памятования Голодомора стал канадский Эдмонтон, где был установлен первый в мире памятник жертвам Голодомора — «Разорванное кольцо жизни» — и где начали ежегодно проводить чтения памяти жертв Голодомора. Колоссальную роль сыграла вышедшая в 1986 году книга Роберта Конквеста «Жатва скорби: советская коллективизация и террор голодом», придавшая канадской любительщине долгожданные мировые солидность и реноме.

В 1993 году столица памятования Голодомора «переехала» в Киев: первый президент Украины Леонид Кравчук издал указ «О мероприятиях в связи с 60-летием Голодомора в Украине». Тогда же на Михайловской площади в Киеве