Карнавал Безумия. Хроники саморазрушения в стиле панк - Миша Бастер

за это можно было помочь в карьере либо прикрыть глаза на какой-нибудь прокол по комсомольской линии. Так это работало. И маргиналам, осознанно выпавшим из социума, вроде нас с Алексом, положиться было не на кого. Мы осознавали свое одиночество, не обращая на него внимания.

Мы знали, что все кончится. И наша группа. И система. Была и прослушка. В 1990-х, когда КГБ на какое-то время прикрыли, бывшие опера продавали факсимильные копии документов, собранных на музыкантов за все время. Сами рассказывали, как они прослушивали нас; они знали все, о чем мы говорили. Мы не верили или не хотели верить, что это возможно. А по городу рассекали странные темные крытые фургоны и микроавтобусы, напичканные аппаратурой.

В общем, летом 1984-го нам позвонили из «Большого Дома» и вызвали на допрос. Два часа допроса, два следователя (классика – добрый и злой), – куча материалов, досье на нашу студию и наши группы. Тексты песен, фотографии, какие-то записи. Нам строго приказали собрать все пленки и принести, сдать в органы. Обвинили в пропаганде антисоветизма, записи и распространении подрывной агитации, нелегальной деятельности, грозили тюрьмой. Песни были матерные, нам еще и хулиганку шили. Заставили подписать бумагу, согласно которой я обязался прекратить писать и записывать песни, подрывающие устои СССР. Посоветовали вступить в рок-клуб. Мы вышли на улицу, и нас тут же остановили менты. На мне была майка с надписью «Дуракам закон не писан», я ее специально для похода в КГБ надел. Меня в ней и забрали в отделение, для профилактики.

После этого вступать в рок-клуб, лезть «под колпак», становиться одной из групп, окруженной «кураторами» из органов, уже не хотелось. Не было никакого желания общаться с комсой на собраниях клуба. Старые хиппи мало отличались от комсомольцев, маскирующихеся под неформалов. И те, и другие любили «Битлз» и рок-н-ролл. И все эти «двойные агенты» подстраивались под необходимость ежедневно ерничать над любимой музыкой, называя ее самодеятельностью, подстраивались под цензуру и жесткий контроль сверху. Перед каждыми гастролями за рубеж нужно было общаться с комитетчиками. Рок-группы ненавидели советские ВИА, действовавших на базе союзов композиторов или домов культуры, и в общем-то, мало отличались от них. Это была объективная реальность музыкальной среды середины-конца 1980-х. В которой я не находил себе места.

В 1985 году изо всех щелей полезли металлисты, в куртках из дермантина, проклепанных фурнитурой для чемоданов, в цепях, напульсниках и браслетах. А в 1987-м вышел альбом «Hysteria» Def Leppard, напрочь повернувший музыкальный мир в сторону пафосного волосатого металла. По инерции я слушал ранний американский хардкор Minor Threat. Мой любимый Public Image ltd. звучал, как танцевальная поп-группа. В 1984-м какие-то американцы привезли в Ленинград первые записи хип-хопа, который тогда так даже и не назывался. Это был взрывающий мозг ритмичный уличный рэп из фильма Wild Style. В общем, поводов отвернуться от панка образца 1977 года у меня было предостаточно. К тому же, расплодившаяся в то свободное время тусовка уже не состояла из радикалов и интеллектуальных извращенцев. Быть панком стало просто и обыденно. Все были панками. И все панк-группы принимали в рок-клуб. Самыми последними туда вступили «АУ» и новая группа Свина «600». На шестом фестивале рок-клуба Свин выступал с обеими, причем в один день, распевая чуть ли не одни и те же песни два раза. Это было неинтересно, адреналина в этом уже не было.

Если откровенно, я радовался за своих недавних коллег. Помогал им собирать составы. «Бригадный подряд» искал барабанщика и гитариста, я познакомил их с Трушиным и Соболевым. Рикошет, наигравшись с Дюшей и его «КСК», искал барабанщика и гитариста, я дал ему телефоны Кости и Дусера. Я не знал этих двоих близко, просто у меня была тетрадка, в которую я записывал номера всех стоящих музыкантов города с комментариями об их способностях. Мне звонили незнакомые люди в поисках музыкантов, я помогал всем. Я мечтал собрать группу, которая играла бы лучше всех рок-групп клуба. Хотел шикарного звучания, но, как всегда, проблема была либо в аппаратуре, либо в отсутствии крутого барабанщика. Ни одна из групп рок-клуба не звучала близко к тому, как звучала музыка, которую я слушал. В итоге я потерял интерес к нашим группам совсем.

М. Б.: Но все же были самобытные группы, тот же «АукцЫон» или «Ноль», за которыми закрепилось мнение, что это нечто типично ленинградское. Просто всё уже расползалось по швам, в том числе и субкультурно-музыкальный мирок, который наконец-то дорвался до аплодисментов.

Ф. Б.: Ты понимаешь, сюда хлынул поток информации. И на фоне музыки, повалившей к нам с Запада, все наши группы звучали самодеятельно, а не самобытно. Они по-прежнему казались мне недоделанными, причем, знаешь, чего им всем не хватало? Отрыва! Обыкновенного рок-н-ролла. Они продолжали быть недостаточно яркими для меня.

Одиозный финал Советского Союза был на расстоянии вытянутой руки, но нам казалось, что школа выплюнула нас в серую гадость, которой не будет конца до самой нашей смерти. Мы не могли, не хотели и ни за что не собирались подчиняться реальности, вписываться в систему, становиться частью этой серой массы. Мы не отличались глубокомыслием, дальновидностью или хотя бы начитанностью. Просто жили так, как хотели бы жить всегда. Делали то, что хотели бы делать всю жизнь. Играли музыку, писали смешные тексты, рисовали, пели и орали, веселили своих друзей. Все, что и полагается делать свободной молодежи. И пока партия исторгала очередные идиотские лозунги, а народ салютовал и маршировал строем, мы шли против системы. Мы не верили никому из ее представителей.

На рубеже 1990-х в городе еще были места, где можно было выступать, играя в разных стилях. С моей группой Somnambula, состоявшей из студентов джазового отделения Мусора (училища имени Мусоргского), мы играли funk/grunge/metal и пели по-английски. Но 1993-й оказался годом, когда в городе функционировал практически единственный клуб «Там-Там», и в нем пропагандировалась кислота и панк-хардкор. Арт-директор, милый волосатик Сева Гаккель, после концерта подошел и сказал мне, что мы больше никогда не будем у него играть, потому что «у нас слишком много соло на гитарах». Я не ходил в «Там-Там» на Бригадников, и не помню многих групп, которыми клуб прославился. И в итоге не знаком практически ни с кем из панков 1990-х.

Девяностые сильно отличались от начала 1980-х. Тогда мы были маленьким партизанским отрядом, боровшимся в тылу врага. Наша импровизированная Студия пострадала от репрессий в 1984-м. Если у людей находили наши записи, их могли хорошо наказать – например, отчислить из