Золотой тролль - Ярослав Маратович Васильев

клуба. Это традиция ещё с тех первых лет, когда клуб был просто местом, где снимали комнаты для игры в карты. Традиция записывать время прибытия и убытия вот… осталась. Месье Альбер как раз занял место за столом, когда сообщили, что его тёте стало плохо.

– Ему сказали по телефону?

– Нет. У нас есть телефон, но в доме месье Альбера телефона нет. У нас зеркальная связь, и отдельно человек проверяет сообщения каждые четверть часа.

– У вас связь через городской коммутатор? Или напрямую?

– У нас зеркало подключено к коммутатору, но в зеркало месье Ланжевена отдельно внесён адрес клуба.

– Вы можете вызвать слугу, отвечающего за зеркало, и попросить точно повторить слова сообщения.

– Конечно, но я в этот момент как раз случайно находился рядом с зеркалом и тоже видел. Там было сказано, что тёте стало дурно, боль в груди и срочно нужен врач. Или вам нужен именно…

– Нет, спасибо. Мне достаточно и ваших слов.

Гийом кивнул, мысленно делая подсчёты. В отличие от современного телефона, который можно соединить с любым абонентом в стране и говорить голосом, зеркальные духи переносили текстовые сообщения от зеркала к зеркалу. Ограничение – в память духа закладывали не больше десяти зеркал, в которые он мог заглядывать, иначе дух мог обрести лишнее сознание, самостоятельность и попытаться вырваться из зазеркалья в реальный мир. Ограничение обходили тем, что каждый дух имел в памяти адрес зеркал городской телеграфной станции, а уже оттуда сообщение перенаправлялось в нужное зеркало. Это примерно от тридцати минут до часа на доставку сообщения. Однако самые важные и часто используемые адреса заносили в личную память. То есть сердечный приступ начался около четырёх часов.

– Спасибо, это всё. Благодарю вас, месье.

От клуба Гийом направился к дому Жан-Пьера, после чего сомнения в случайном выборе Альбера только укрепились. Только казалось, что эта дорога быстрее и короче, чем петлять по улицам. Вроде бы широкая равнина до горизонта раскинулась волнистой тканью из заплаток и лоскутов полей и лугов, с нечастыми швами рощиц или лесозащитных полос. Парила горячая от солнца трава, проносились мимо летевшего на скорости ковра флегматичные коровы или только-только начавшие подниматься озимые и пшеница. На самом деле дорога изрядно петляла, обходя поля, заборы и выгоны. Ковёр Альбера хотя и мощный, но гражданский, выше двадцати метров подняться не может в принципе, значит, если бы поехал напрямик, то не только переполошил все амулеты сигнализации – это было бы зафиксировано в отчётах, но и рисковал столкнуться с какой-нибудь защитой от птиц. На большой скорости это чревато аварией, потому добирался Альбер строго по дороге. Гораздо приятнее, чем лететь через город к месье Раймону, но дольше примерно на десять минут. Альбер Ланжевен и как уроженец здешних мест, и как наверняка много раз в хорошую погоду возвращавшийся из клуба полями, особенность дороги просто обязан был знать. Формально каждая минута на счету, и даже если у месье Раймона на приёме пациент, доктор всё отменит и поспешит на вызов к человеку с сердечным приступом. Но тем не менее Альбер обращается к доктору Дюссо.

День был в разгаре, и Гийом опасался, что Жан-Пьер будет занят с пациентами, но, к удивлению, доктор оказался свободен. Сообразив о причине недоумения гостя, Жан-Пьер улыбнулся и пояснил:

– У меня небольшая практика, все пациенты обычно приходят до обеда кроме сложных и экстренных случаев. Ну и два раза в неделю я как волонтёр помогаю в муниципалитете, как хирург осматриваю бедных. Так получилось, что в деньгах я, после одного недавнего патента, пока не нуждаюсь. Но врач как музыкант – без практики пальцы теряют чувствительность, так что я веду какое-то количество больных. В основном по хирургии, поскольку у моих коллег в городе это не основная специальность, они были рады передать таких больных мне. Город у нас здоровый, на заводах своя медслужба, так что больных у меня немного.

– Это хорошо. Я тут побывал у месье Ланжевена и у меня возникли некоторые вопросы. Хотелось бы сравнить то, что рассказал мне он и то, что видели вы.

– Конечно. И после этого оставайтесь у нас на обед. И не спорьте, Гийом. Наверняка с утра бегали как загнанная борзая.

– М-м-м… наверное, вы правы. Действительно, как с утра выпил кофе с круассанами, так и не удосужился поесть.

– Вот и отлично. Иветт, – крикнул доктор дочери, – предупреди Фернанду, чтобы накрывала на троих. У нас к обеду гость.

Разговаривать опять расположились в кабинете.

– Итак, что вы хотели узнать?

– Вот смотрите. Покойная вернулась домой в начале четвёртого, приступ начался согласно показаниям жены Альбера около четырёх часов.

– Четырнадцати часов, – машинально поправил Жан-Пьер. – Я осматривал тело, там была серия небольших приступов, которые закончились в итоге обширным инфарктом. Но первый почти наверняка был около двух часов дня. Абсолютно точно ручаться не стану, плюс-минус полчаса, но при данном типе инфаркта процесс небыстрый. Это не тот случай, когда человек шёл, внезапно посреди улицы упал и мгновенно умер.

– Стоп. Но до этого Мишелина Ланжевен ходила к аптекарю отмачивать и удалять мозоли.

– А кто аптекарь?

– Месье Филипп Симон. Вы его знаете?

– Несколько раз сталкивались. Учился в медицинском, но не закончил и диплом не получил, в итоге стал аптекарем, а не врачом. Но аптекарь он хороший, плюс общие основы он учил. Начало приступа распознал бы сразу. Даже если не заметил, в случае проблем с сердцем распаривание ног неизбежно сказалось бы прямо там. А эта Мишелина, я так понимаю, спокойно пришла домой.

– Просто отлично. Это уже зацепка, и серьёзная. Привлечём доктора Раймона, думаю, с помощью его и ваших показаний плюс свидетельство месье Симона, и можно попробовать добиться эксгумации тела. Дальше. Вот тут я примерно набросал расчёт по времени от официального начала «приступа» и до вашего прибытия. Учитывая, сколько добирался до вас Альбер и когда вы оказались рядом с телом.

Жан-Пьер пробежался глазами по цифрам и кивнул:

– Всё так. Ворота нам открыла экономка. Ковры мы оставили во дворе. Вошли в дом, тут же на лестнице появилась женщина и крикнула: «Скорее, доктор!» Это была мадам Ланжевен. Она провела меня в спальню к покойной.

– Последняя комната по коридору возле спуска к чёрному ходу. В спальню направо…

– Вы ошибаетесь, Гийом. Комната налево. Я ручаюсь, у меня профессиональная память, которая в таких случаях хранит все детали. Комната была в левой половине. Тело было ещё тёплое, смерть наступила, пока мы добирались. Покойная лежала в кровати, была одета в ночную рубашку.

– Но я