Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Но этот-то, вроде, из молодых. Ну валит! Я ж этого письма в глаза не видел…

— Карл Маркс был исключительно занятым человеком, он не имел времени на длинные письма, поэтому…

— Да нет, Родос! Вы не финтите. Скажите просто, сколько страниц, вы же читали письмо. (Восклицательный знак! Или вопросительный?)

— Конечно, читал (где тут Библия — щас присягну!). Письмо небольшое, к этому техническому вопросу я не был готов, не занес в конспект, сколько именно страниц, но помнится, что неполные две, как бы полторы…

Надо ли говорить, что под пыткой последние слова я произносил и с дрожью в голосе, и просто заикаясь.

— Один абзац! — с торжеством ответил мне доцент, тыкая пальцем в Ванину бумажку. — Вот это все письмо есть от слова до слова.

Это правда. Ваня Прохоров помог мне исчерпывающим образом, он за пять минут наизусть накатал мне все это коротюсенькое письмецо.

Я ему потом с укоризной сказал:

— Вань, ты бы хоть приписал, что это все!

— Я же не знал, что ты его даже не видел.

Злорадно хотите узнать, сколько же я получил за этот провал? Ну сами-то вы какую оценку поставили бы говоруну, который из Марксовой писульки целую статью наварганил?

«Отл» мне поставили.

* * *

Специальную главку об иностранцах на факультете пусть кто-нибудь другой, с научного коммунизма пишет, они в основном там обучались, бедные. Но в самых коротких словах расскажу про почти не знакомого мне сокурсника Юсифа, по-моему он был эфиопом. Чуть выше среднего роста, сильно худой, лицо во многих магических надрезах, говорящих о его происхождении и месте в жизни. Взгляд уставшего жить людоеда.

— Юсиф, Юсиф, слышь, я давно хотел тебя спросить: а кем твой отец работает?

Он говорил по-русски плохо, едва ли не хуже всех. Путал все, падежи, роды, склонения. Останавливается, шевелит губами, проговаривает мысленно ответ:

— Мой отец… рапотать… королем.

— Юсиф! Твой отец богатый человек?

Долго примеривается, шевелит губами:

— Мой отец… очен… покатый чиловэк… самый покатый ф нашем племени.

— А что это значит, Юсиф? Что значит — самый богатый в вашем племени. Сколько у него денег? Золота? Долларов?

— Щто денги… щто толлары — пумашки. У моиго отец твести верблютов.

Общий смех стебущихся студентов. Глаза Юсифа наливаются кровью.

— Щто… Щто ти, щто ви панимаете? Какой, павашему, самый лючий в мире автомобиль? Кар? Щто? Кадиллак? Один верблюд — два кадиллак, это ви понимайт?

В другой раз:

— Юсиф, иди с нами в шахматы играть.

Долго стоит, подбирает слова.

— Чакмат — бурчюазый игра.

Боря Охгберг

Привел в комнату девушку. Угостил вином, пирожным. Потом вежливо спросил:

— Можно, я вас на руках отнесу в постель?

Она сказала:

— Можно, я подумаю?

Подумала:

— Лучше я своими ногами пойду.

Профессор МГУ Николай Иванович Стяжкин был человеком незаурядным. О нем среди студентов ходили легенды, анекдоты и даже притчи. Видимо, я напишу о нем еще несколько строк, когда буду писать о наших, логических профессорах. Сейчас скажу только, что экзамены Николай Иванович принимал по системе, которую тогда называли армейской:

— Знаешь — «отлично»!

— Не знаешь — «хорошо»!

И был у нас на курсе милый, аккуратный паренек Боря Охгберг, именно ему и посвящается главка, очень следил за своей внешностью, щеточку для костюма с собой таскал. Говорил, что девушкам нравится, когда он охорашивается прямо при них. Девочки, симпатичные, серьезные девочки, студентки, его и вправду любили и не сопротивлялись при знакомстве. Симпатичных девушек, но не студенток он называл белошвейками и относился к ним несколько пренебрежительно.

Учился он неплохо, были и другие оценки кроме троек, но любил в сессию «неуд» получить. Это его моментально взбадривало, мобилизовывало, и он начинал ходить в библиотеку вместо свиданий и заниматься не только знакомствами.

А тут он говорит:

— А спорим, ребята, я у самого профессора Стяжкина сумею «неуд» получить и тем войду в историю.

Спорить не поспорили, но договорились удачу коллективно отметить.

Вытянул Боря билет, сел готовиться, как бы «неуд» получить.

Подходит к Николаю Ивановичу с понурой головой и говорит честно:

— Я первого вопроса совсем не знаю.

— Хорошо, — отвечает профессор. — Переходите ко второму вопросу.

— А тут, — говорит Боря, — вообще странное дело. Казус. Я вот пока сидел готовился, подсчитал: во втором вопросе, в формулировке вопроса ровно тринадцать слов. Три из них я хорошо знаю, еще шесть — точного определения не дам, но смысл понимаю, а вот остальные четыре слова, тут беда, хоть убей, буквально в первый раз слышу.

— Хорошо, — говорит профессор. — Тогда вот на листочке возьмите задачу, садитесь, подумайте над ней.

Боря был сильно обескуражен, морально сдался. Вышел минут через двадцать к столу и уже дрожащим от жалости к себе голосом обреченно сказал: «Эту задачу я решить даже и не представляю себе как…»

— Хорошо, — сказал Николай Иванович, — раз вы задачу решить не можете, то и я не могу поставить вам «отл».

И поставил в зачетку «хор».

Но главное потрясение наступило когда мы узнали, что Леночка К. получила в тот же день у того же Стяжкина «УД»! На вопросы: «Леночка, как тебе это удалось?» — она только убегала, а однажды даже заплакала.

А была она вовсе не блондинкой, а наоборот, яркой брюнеткой.

Как-то была объявлена открытая лекция Андрея Николаевича Колмогорова, едва ли не самого крупного математика нашей советской эпохи. А о нем, как о лекторе, ходили легенды. В смысле о том, насколько он плохой лектор. Мысли в его голове проносились с такой гениальной скоростью, что простой талантливый язык не успевал. Он, например, мог нарисовать на доске многочлен и объяснить два из семи его составляющих. И дальше. А из зала вопрос:

— А как же с третьей составляющей?

— Ах, я забыл.

— А с четвертой?

— Где? С какой? Она вообще здесь не нужна. Кто ее здесь написал?

О пятой, шестой и седьмой уже спросить стесняются.

Говорили, что между великим Колмогоровым и другим всемирноизвестным очень крупным ученым, тоже математиком, были весьма прохладные отношения. И вот почему. Как-то Андрей Николаевич читал свою лекцию на отделении, которое возглавлял этот другой, именно очень методичный и аккуратный в словах ученый.

Прочитал и спрашивает:

— Вопросы есть?

Гробовая, испуганная тишина.

— Как же так, идеи свежие, материал новый, как же это вопросов нет?

И тут встал его будущий враг и тяжко ущемил гения:

— Мне показалось, что я единственный, кто понял, что вы нам пропели. Если