Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

Завтра вечером в семь часов я пойду на дачу в Стольном, которая сделалась практически, как и у меня, постоянным местом жительства семьи, выстроенным специально, чтобы быть недалеко от меня. Якобы для того, чтобы быть близко и помочь, в случае необходимости, а на самом деле потому, что лучшего места, чем Переделкино, на свете не существует.

* * *

Закончив предыдущую запись, я поняла, что хочу сделать конец другим. На днях Леонид прислал мне очень знаменитый в узких кругах журнал Tatler, в котором публикуются и биографии великих людей, и новости списков Forbes. Там я вижу статью с крошечным интервью Леонида, и я не удерживаюсь, чтобы в разговоре с Леонидом сказать фразу, которая существует внутри меня довольно продолжительное время. Он спрашивает, как мне публикация. А я говорю: «Знаешь, Леня, меня всегда так огорчает, когда с тобой разговаривают и хвалят тебя не как выдающуюся личность, достигшую своей головой, абсолютно без постороннего влияния, поддержки, блата, телефонного права этих высот и этой успешности, меня всегда дико огорчает, когда тебя выделяют только за количество денег, которые в результате твоего ума и таланта лежат у тебя на счете». Леонид молчит, очевидно усмехаясь (разговор по телефону). Но, увы, сегодня именно эта его успешность в пиаре известности и даже образе жизни является одним из моих огорчений. Я никогда не перейду на этаж выше. Я всю жизнь в «Доме с ручкой», как назвал одно из последних стихотворений Андрей – о лестнице в Переделкине, о разваливающейся даче, в отсутствие ремонта, но этот дом, даже после смерти Андрея, единственная точка в мире, где я хочу жить, хочу болеть, хочу переживать и активничать, захлебываться от счастья и радости; падать в проемы отчаяния, травм и другого. И, как сказал Андрей:

Здесь мы жили, глухие к наживе,

Обожали морепродукт.

Пусть когда-нибудь ноги чужие

По ступеням этим пройдут.

И это мое полное отсутствие какой-либо любви к накоплению, к умножению недвижимости, к захвату или приобретению чего-либо, что не является книгой, спектаклем, а главное – общением с людьми, которые до сих пор открывают в извилинах моего мозга и сердца новую черточку. Ничто другое не делает меня и сегодня счастливой.

Глава 4

Без итогов, или Что такое счастье и что такое старость

Повторю: эта книга, быть может, последняя глава… То, что я не успела рассказать, то, что не нашло отражения в других моих книгах.

Я уже писала, что моя мама родила меня в 1924 году; будучи на шестом или пятом месяце беременности, ходила на похороны Ленина, что тот год памятный – год смерти Ленина, и я родилась под знаком Ленина. Вся страна 75 лет жила и воспитывалась под этим знаком, Ленин был иконой.

А родились мои сверстники, выросли, юность наша прошла под знаком живой иконы – Сталина. «Сталин – это Ленин сегодня». И только в конце XX века пришло полное понимание, что это была эпоха репрессий, тотального уничтожения людей всех слоев и сословий.

В основе многого – соперничество и ненависть ко всему, что выше тебя. Включая уничтожение религии и церкви. Сталин не мог допустить ничего, что было бы выше его, что было бы более любимым, чем он, обладало бы большей властью над душами людей, чем его образ. Поэтому каждого, кто мнил себя мыслителем, изобретателем, ученым, гением, – всех уничтожали. Так была уничтожена генетика, на которой строилось все последующее мироздание, совершенствование науки, развитие человека. Другие страны в это время ушли далеко вперед. Эта неисчерпаемость ненависти ко всему, что выше их понимания, отбросила страну на много десятилетий назад, это ощущается и сегодня.

Пробую сформулировать, что есть эта книга по жанру и что она представляет.

Лейтмотив ее – «Время мое не кончилось». То есть это итог почти всегдашнего соперничества жизни и творчества. И всегда побеждала жизнь. Поэтому я не считаю себя подлинным писателем, который не может дня прожить без строчки, для которого писать – значит жить. Судьба подарила мне счастливую, долгую, ослепительно интересную жизнь, и она всегда уводила меня от творчества. «Предлагаемые обстоятельства» всегда были ярче того, что продуцировало мое сознание, когда мне хотелось сесть и что-то придуманное воплотить в слово.

События моей жизни столь необыкновенны, столь зажигающе ярки для меня, потому что я всегда бежала им навстречу, никогда не предвидя и не готовя их. Меня считают сильным человеком, так оно и есть, но в предлагаемых обстоятельствах. Я никогда не планировала, не искала и тем более не боролась за что-либо, что происходило в моей жизни. Я не искала и не отвоевывала любви мужчин, я была трижды замужем и всех троих по-разному любила, как разная женщина, встретившая их на своем пути. Точно так же в карьере: никогда никуда не просилась и не рвалась, не мечтала ни о чем до фанатизма, всегда у меня был выбор, а главное – абсолютное чувство достоинства, наперекор которому я никогда не могла пойти. Я не могла жить так, чтобы ограничивали мою свободу. Несвобода никогда не казалась мне логичной, она всегда мне была странной. Мои порывы, мои протесты, мой уход от какой-либо зависимости – врожденные.

Я очень мало что выбирала в жизни: я не выбирала мужчин, не выбирала Андрея, не выбирала книгу, из-за которой поехала в Америку. Выбирала только одно – самостоятельность и независимость. И никогда не была рядом с Андреем, когда он был, что называется, под прожекторами. Ни в одной документальной съемке ранних лет меня нет рядом с ним, когда он на сцене, в окружении поклонников и поклонниц, раздает автографы.

Наверно, самая сильная черта в моем характере – сострадание к другому человеку, я люблю тех, кому нужна. Вот Андрею была нужна.

Я никогда не умела радоваться своим успехам или своим победам. Надо мной всегда смеялся отец, который удивлялся такому странному свойству моей натуры: «Ну почему ты не можешь насладиться этим успехом? Порадоваться ему! Вместо этого занимаешься самоедством». Но такая самокритичная по отношению к себе, я очень лояльна и даже сентиментальна к друзьям и знакомым.

Моя жизнь поделилась на два разных, почти равных отрезка времени. Все мое бытие до встречи с Андреем Вознесенским – и 46 лет, прожитые с ним в браке, до его кончины.

Это записи человека, который никогда не вел дневников, но у которого сохранилась удивительная память на подробности, на то, что было много лет