Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

разорился, и было объявлено о его банкротстве. Вынужденный бежать, он появился в Берлине вместе со своей женой, которую называли генеральшей Ламот, и представился Фридриху. Король одобрил его проекты, учредил в своем государстве лотерею и назначил Кальсабиги государственным советником. Королю был обещан годовой доход в двести тысяч талеров[219], а сам распорядитель получал десять процентов со сбора, причем вся администрация содержалась за счет правительства. В течение двух лет все шло хорошо, и Кальсабиги был удачлив в своих тиражах. Но король, знавший о возможности катастрофы, неожиданно объявил распорядителю, что оставляет лотерею на его счет. Это произошло как раз в день моего приезда.

– Я в величайшем затруднении, – обратился ко мне Кальсабиги, – Его Величество приказал уведомить публику об этом решении через правительственные объявления, но для меня это равносильно тому, чтобы оповестить о своем банкротстве.

– А вы не сможете продолжать лотерею без королевской дотации?

– Для сего надобно изыскать два миллиона талеров.

– Но может быть, король изменит решение?

– Мне известна ваша ловкость, господин Казанова, не возьметесь ли вы за это щекотливое дело?

– Я не могу льстить себя надеждой на успех.

– Но я вспоминаю ваши подвиги семь лет назад. Ведь сумели же вы убедить весь совет Военной школы.

– Я предпочту иметь дело с двадцатью другими персонами, чем с одной, подобной Его Величеству.

– Если вы преуспеете, обещаю вам двенадцать тысяч талеров в год.

Предложение показалось мне соблазнительным, и я обещал Кальсабиги заняться его делами. Последний королевский тираж был назначен на следующий день, и я рассчитывал использовать его в качестве доказательства перед королем своей теории. К несчастью, лотерея принесла убыток в двадцать тысяч талеров. Мне рассказали, что Фридрих, узнав об этом, выразил удовлетворение незначительностью потери. Кальсабиги чувствовал себя окончательно уничтоженным, и, дабы подбодрить его, я сообщил ему, что лорд Кейт, фаворит короля, дает мне аудиенцию этим же вечером. Милорд встретил меня с распростертыми объятиями и сразу же спросил, не собираюсь ли я обосноваться в Берлине.

– Я был бы несказанно счастлив служить столь великому государю и надеюсь на покровительство вашего сиятельства.

– Мое посредничество может оказаться для вас скорее помехой. Его Величество не полагается ни на чьи советы – он всегда хочет составить собственное мнение, и ему часто случалось обнаруживать достойные качества у людей, осужденных обществом. Вам лучше просто написать королю и попросить аудиенции. А там уж, ежели захотите, можете сослаться на меня. Его Величество не преминет потом осведомиться о вас, и тут вы можете рассчитывать на мою дружбу.

– Но как же мне писать Его Величеству! Ведь я совершенно неизвестен ему, и он не удостоит меня ответом.

– Король отвечает последнему из своих подданных. Делайте, как я вам говорю.

Я последовал совету милорда, сочинил прошение об аудиенции и подписался своим именем, присовокупив «венецианец». На следующий день я получил записку с подписью «Фридрих», в которой сообщалось, что около четырех часов король гуляет в садах Сан-Суси и мне позволено предстать перед ним. Едва я успел явиться в назначенное место, как увидел в конце аллеи две фигуры: одну в партикулярном платье, другую – в униформе и высоких сапогах, но без эполет и знаков отличия. Это и был король. Впоследствии я узнал, что с ним находится его чтец, швейцарец Катт. Монарх играл с левреткой[220], но как только заметил меня, быстро пошел навстречу, выкрикивая:

– Вы господин Казанова? Что вам угодно?

Пораженный подобным приемом, я не нашелся, как ответить.

– Ну, говорите же, ведь вы тот самый венецианец, который писал ко мне?

– Сударь, простите мое замешательство. Я не предполагал, что Ваше Величество… Милорд маршал говорил мне…

– Ах, так он вас знает? Хорошо. Пойдемте на прогулку.

Я силился принять более уверенный вид и уже собирался заговорить о своем деле, как вдруг, резко сняв шляпу, он спросил, энергически жестикулируя:

– Нравится ли вам сад?

– Он великолепен.

– Я вижу, вы льстец. Версальские сады лучше.

– Несомненно, но лишь благодаря фонтанам.

– Вы правы. Я попусту истратил триста тысяч талеров, чтобы устроить здесь такие же.

– И ни одной струи? Это невероятно!

– Так, значит, вы, господин Казанова, еще и гидравлический инженер?

Смущенный сим внушением, я опустил голову, не отвечая ни да ни нет.

– Может быть, вы были и в морской службе? Сколько у вашей Республики военных кораблей?

– Двадцать.

– А войск первой линии?

– Около семидесяти тысяч.

– Это неправильно. Вы, верно, хотите рассмешить меня. Кстати, вы понимаете в финансах?

Быстрота следовавших друг за другом вопросов, реплики короля, кои прерывали мои ответы, и все его выходки лишь увеличивали мое смущение. Я почувствовал нелепость своего положения и, вспомнив, что более всех бывает освистан тот актер, который не способен произнести ни слова, принял важную мину глубокомысленного финансиста и предложил объяснить для Его Величества теорию налогообложения.

– Охотно послушаю, – отвечал король со смехом. – Катт, господин Казанова, венецианец, представит нам свои финансовые проекты. Начинайте, сударь.

– Государь, я разделяю налоги на три вида: первый – абсолютно вредоносный, второй – неизбежный, но достойный сожаления и третий – наилучший во всех отношениях.

– Неплохое начало, продолжайте.

– Вредоносный налог – это тот, который взимается непосредственно королем. Необходимый идет на содержание войска, и достойнейший поступает в пользу народа.

– Вот это новость!

– Угодно ли Вашему Величеству позволить мне объясниться? Королевский налог идет в его личную казну.

– И этот налог вреден? – прервал меня Фридрих.

– Вне всякого сомнения, государь, ибо он уменьшает обращение звонкой монеты – душу всякой коммерции и движущую пружину государства.

– А то, что идет на войско, вы почитаете не более чем необходимостью?

– И к тому же прискорбной, поскольку война есть истинный бич человечества.

– Возможно. Ну а налог в пользу народа?

– В нем и заключено благо. Одна рука короля берет у народа то, что раздает другая.

– Может быть, вы знаете Кальсабиги?

– Да, государь.

– Что вы скажете о налоге? Ведь лотерея – это тот же налог, не так ли?

– Но налог почетный, ведь доходы от него идут на полезные учреждения.

– А если она не приносит ничего, кроме убытка?

– Один шанс из десяти нельзя даже назвать возможностью.

– Ну, ну! Вы ошибаетесь.

– Значит, ошибается арифметика.

– А вам известно, что три дня назад я потерял двадцать тысяч талеров?

– Ваше Величество проиграли за десять лет всего два раза. Я не знаю сумму доходов, но размер проигрыша говорит, что она была весьма значительна.

– Благонравным особам этот налог не нравится.

– Но мы рассуждаем не о добродетели, а о