Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Мне понравился его совет, и я поспешил к прокурору. Тот счел мои доказательства неопровержимыми, я же засвидетельствовал все клятвой, согласно законам и обычаям, и добился постановления об аресте. Одновременно я вызвался сопровождать полицейских к моим мошенницам. В ту минуту, когда я указывал им дом, появилась Шарпийон. Вид ее взволновал меня, и я поспешил ретироваться. Моему слабому сердцу уже хотелось задержать исполнение приговора. На следующий день явился Гудар – он сиял.

– Великолепно! Теперь я узнаю вас, вот настоящая решительность. Бабы под замком, мне уже всё рассказали. Когда пришли люди в черном, они хотели разыграть удивление, ведь путешествие в Кингс-Бэнч им явно не по вкусу. Но их никто не стал слушать, а в лучшем виде посадили на полицейскую фуру. Зато наши сводники, Ростэн и Гумон, хотели показать зубы, но полицейские затолкали этих негодяев туда же, да еще примяли ногами, словно гнилые яблоки.

– Ну а Шарпийон?

– Поражена будто громом, можно помереть со смеху. Закупорилась со старухами, каково удовольствие! Ей приходится готовить еду и подметать пол, ведь теперь у них нет ни шиллинга.

– Она озлоблена против меня?

– Не желает даже слышать ваше имя, для нее вы самое отвратительное чудовище. Мне кажется, представление близится к развязке. А жаль, становится все интереснее и интереснее.

Как узнает читатель, для меня эта развязка оказалась из неприятнейших.

Я несколько дней не виделся с Эгаром, но однажды утром он пулей влетел ко мне и бросил прямо на постель десять тысяч гиней.

– Что это за деньги и где вы пропадали?

– Мой друг, я влюблен.

– Старая песня!

– Эта женщина и в самом деле прелестна!

– Готов поверить на слово, но о ком изволите говорить?

– Черт возьми, она вам хорошо известна – это Шарпийон.

– Так, значит, вы возвращаете ее долг? Благодарю, но вам предстоит еще многое.

Я объявил векселя погашенными и почел все дело оконченным, но ошибся. Однажды, возвращаясь в полночь с бала, я встретил какого-то прохожего, который крикнул мне: «Доброй ночи, Сенгальт!» Я высунул голову в окно кареты и ответил на приветствие. Внезапно два человека остановили моих лошадей и направили на меня дула пистолетов:

– Именем короля! Вы арестованы!

Сохраняя хладнокровие, я спросил о причине ареста.

– Узнаете в тюрьме.

– Куда мы едем?

– До утра вас будут держать в полиции, днем предстанете перед судом, а послезавтра прямо в Ньюгэйт.

Сначала я спокойно принял это неприятное происшествие, ибо совесть ни в чем не упрекала меня. Но я дал себе твердое обещание не забывать в будущем старое правило, предписывающее никогда не откликаться ночью на незнакомый голос. На рассвете меня собрались доставить к судье, который должен был решить дело. Я нанял портшез, так как маскарадный костюм вызвал бы на улицах лишь оскорбления и меня забросали бы грязью. Мое появление произвело фурор среди оборванцев, наполнявших залу суда. В глубине я заметил сидевшего в кресле старика с повязкой на глазах, который выслушивал объяснения нескольких обвиняемых. Это и был судья. Мне сказали, что он слеп и зовут его Фильдинг. Я оказался перед творцом знаменитого «Тома Джонса».

– Синьор Казанова из Венеции, – обратился он ко мне по-итальянски, – вы приговорены к пожизненному заключению.

– Не слишком ли суровое наказание, сэр, к тому же за проступок, совершенно мне неизвестный? Соблаговолите объяснить, что я совершил предосудительного?

– Ваше желание вполне естественно, да у нас человека и не вешают без объявления причин. Вы обвиняетесь, согласно свидетельству двух лиц, в попытке изуродовать некую девицу.

– Господин судья, это ложь. У меня даже в мыслях не было совершать подобное.

– Однако же есть свидетели.

– Они подкуплены. Имя девицы – Шарпийон, не так ли? И она обвиняет меня, хотя я неизменно выказывал ей лишь чувства самой искренней привязанности.

– Значит, вы утверждаете, что никогда не имели намерения ударить ее?

– Самым решительным образом, Ваша честь.

– Прекрасно, в таком случае вы свободны, как только внесете залог.

Допрос закончился, и я послал своих слуг к лондонским негоциантам, которых хорошо знал. Но здесь возникла новая неприятность – явился начальник стрелков, чтобы увезти меня в Ньюгэйт.

– Подождите до вечера, мне пришлют залог.

– Правосудие не может ждать.

– Этому человеку, – шепотом подсказал мне один из служителей, – заплатили ваши противники. Он не изменит своего решения, если вы не дадите ему денег.

– Сколько?

– Десять гиней.

– Он ничего не получит. К тому же я хочу посетить Ньюгэйт и поэтому воспользуюсь представляющейся возможностью.

Нет, я никогда не забуду ужасного впечатления от представившегося моим глазам ада. Я оказался в одном из самых ужасных Дантовых кругов. Дикие лица, змеиные взгляды, зловещие улыбки, полное собрание всех видов зависти, бешенства и отчаяния. То было страшное зрелище. Несчастные узники встретили меня свистом – такой прием объяснялся моим бальным костюмом. Многие подходили с вопросами, пытаясь завязать разговор. Мое молчание сердило их, и они осыпали меня бранью, несмотря на увещевания тюремщика, что я иностранец и не разумею английского языка.

Я с беспокойством ожидал наступления ночи, опасаясь за свою жизнь. Но, к счастью, вскоре явился смотритель и объявил, что залог внесен и я могу быть свободен. У ворот тюрьмы меня ожидал экипаж, и через недолгое время я снова предстал перед судьей Фильдингом. Здесь же были: Пегю, мой портной, и поставщик вин, некий Мэзоннев. Они-то и выручили меня. Тут же я заметил Ростэна, на руку которого опиралась дама под вуалью. Это была Шарпийон. За их спинами стояла еще одна личность, служившая вторым свидетелем и о которой я расскажу потом несколько подробнее. Мои поручители внесли назначенный залог в двадцать гиней, а Шарпийон имела удовольствие выслушать постановление о взыскании с нее судебных издержек.

На следующий день после сих злополучных приключений Гудар принес мне номер «Сент-Джемс кроникл», где описывалась вся эта история. Шарпийон и я были означены только инициалами, но Ростэн со вторым свидетелем, по имени Ботарелли, упоминались полностью, с присовокуплением самых лестных эпитетов. Гудар рассказал, что этот Ботарелли слыл литератором, и поэтому я счел не подлежащим сомнению, кто был автором клеветнической статейки, и отправился разузнать его адрес. По дороге я встретил Мартинелли, он вызвался указать нужный дом и проводить меня.

В самом грязном квартале Лондона, на четвертом этаже жалкой трущобы я увидел человека, окруженного детьми и занятого исписыванием бумаги.

– Перед вами, – представился я, – кавалер де Сенгальт, тот самый, которого из-за вашего свидетельства на