Великая Отечественная. Военное детство в советской пропаганде и памяти поколения (на материалах Донбасса) - Владимир Юрьевич Носков

В судьбоносный для СССР период Великой Отечественной войны летом 1942 – зимой 1943 гг. в системе лозунгов доминирующим становится призыв: «Отомсти!» Плакат М. А. Нестеровой содержит прямой призыв к убийству врага, исходящий от плачущего возле убитой матери ребенка.

В конце 1943–1944 гг. в связи с перехватом Красной Армией стратегической инициативы распространяются сюжеты, связанные с призывом к военнослужащим РККА освобождать и спасать детей и подростков. В плакатной графике начали преобладать изображения несовершеннолетних, сопровождаемые символами неволи: колючая проволока, таблички на шее, оковы. Яркий пример – плакат А. А. Кокорекина «Освободи!»

Ужасы оккупационного режима, известные по пережитому собственными семьями и увиденные в освобожденных населенных пунктах, горе миллионов семей сыграли главную роль в нарастании ненависти к врагу и его дегуманизации, лежавшей в основе лозунга, многократно повторяемого И. Г. Эренбургом в его статьях: «Убей немца!» В. В. Вишневский, анализируя роль пропаганды в войне, писал в дневнике 26 марта 1945 г.: «Ненависть к врагу мы довели до максимума. Еще точнее: ненависть родилась из наблюдаемых фактов, от звериной жестокости фашистов»[214]. Характерные для очень многих писем строки адресовал своим родным командир взвода Я. С. Балджи из поселка Сартана родным 12 сентября 1943 г.: «Чем дальше удаляемся от вас, тем больше не хватает мне тебя, Раиса, и детей. Я очень скучаю за вами! И такая ненависть появляется к фашистам за эту вынужденную разлуку, такая злость на гитлеровских головорезов, что не дождусь боя. Я буду убивать их, чтобы счастливо жили вы и все добрые люди на земле»[215]. Вскоре после этого письма Я. С. Балджи погиб. А будущий герой боя у станции Дубосеково политрук 1075 стрелкового полка 316 стрелковой дивизии В. Г. Клочков на обратной стороне последней совместной с дочерью фотографии 16 ноября 1941 г. написал: «И за будущее дочки ухожу я на войну…»[216].

В формировании образа ребенка-жертвы официальной пропаганде удалось четко артикулировать и тем самым усилить, встроить в идеологическую концепцию возникшие на основе опыта народные настроения. Член Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги, психолог Донецкого медицинского колледжа Н. В. Минаева считает, что с психологической точки зрения удалось решить очень сложную задачу поддержания высокого уровня мотивированности к сопротивлению врагу. Данная задача подразумевала продуцирование такой стратегии индивидуального и коллективного поведения в условиях опасности, которая выражается в стремлении противостоять угрозе, а не избегать ее.

3.2. Опекаемый ребенок

Военные реалии внесли в 1942 – середине 1944 гг. существенные изменения в освещение заботы о детях. Образ опекаемого ребенка был в военных условиях принципиально переосмыслен. Появилась категоризация в трактовке объекта социальной политики, поскольку разные группы детей и по региональному и по социальному признаку оказались в совершенно различных условиях, кроме того, в пропагандистском сопровождении нуждался, прежде всего, целый комплекс новых законодательных актов по обеспечению семей военнослужащих. Однако даже в этой области, которая с первых дней войны пользовалась повышенным вниманием государства, пропагандистский образ очень серьезно расходился с жизненным опытом советских людей. Это отчетливо проявилось в ситуации, когда 28 февраля 1943 г. в газете «Красная звезда» вышла передовая «Помощь семьям фронтовиков»[217], а в ответ на редакцию обрушился поток писем с жалобами и описанием реального положения дел[218]. Надо отдать должное, по каждому из писем была выяснена ситуация и, где возможно, меры помощи. Не случайно немецкая контрпропаганда фокусировалась на нищете и бедности семей военнослужащих[219].

Наиболее существенным по сравнению с мирным временем было пропагандистское переосмысление субъекта проявляемой заботы о детях – не вождь, не государственная власть, а общество выступает в этой роли. Дело в том, что, по мнению современных исследователей, высшее руководство СССР в тяжелой ситуации начального этапа не оценило последствий военных поражений, массовой гибели людей, появления беженцев и т. д. в плане масштаба проблемы сиротства, бездомности, безнадзорности детей[220]. Подтверждает это и содержание докладной записки штаба тыла Красной Армии в ЦК КП(б) Грузии и в НКВД СССР 5 сентября 1942 г.: «В Тбилиси находится много беспризорных ребят – подростков в возрасте до 14–15 лет. По ночам их можно встретить спящими на каменных тротуарах, у подъездов домов… Оказалось, что все они – дети участников Великой Отечественной войны. Отцы – на фронте. Матери обычно погибли при бомбардировках. <…> Многие ребята непосредственно прошли длительный путь войны: в течение многих месяцев отходили на юг вместе с войсками.»[221].

Неспособность оперативно обеспечить заботу о наиболее пострадавших от войны детях заставило государство наряду с административно-командными методами инициировать привлечение широкой общественности. В Постановлении СНК СССР от 23 января 1942 г. «Об устройстве детей, оставшихся без родителей» был признан масштаб проблемы, ее преодоление квалифицировано как важнейшее государственное дело. Роль организационного центра такой работы была отведена комсомолу. 7 августа 1942 г. ЦК ВЛКСМ принял постановление «О мерах комсомольских организаций по борьбе с детской безнадзорностью и беспризорностью». В 1942 г. по инициативе «Комсомольской правды» был организован фонд помощи детям-сиротам. Пропаганда формировала образ нового героя – сознательного советского гражданина, берущего под свою опеку детей, лишившихся родителей. Призыв нашел реальный отклик, по сути, народ разделил с государством заботу детях, в первую очередь, о самых незащищенных – о сиротах. Прославленной в советской прессе стала семья Шаахмеда Шамахмудова и Бахри Акрамовой из Ташкента, взявшая под опеку 15 эвакуированных в Ташкент детей, которые потеряли родителей. В дневнике К. И. Чуковского сохранилась запись периода эвакуации в Ташкенте в 1942 г.: «Утром в Наркомпросе у Владимировой. У нас целая очередь: берут на воспитание эвакодетей»[222]. В шефской работе участвовали и школьники, в том числе в формате тимуровского движения.

В «Социалистическом Донбассе» в 1943–1944 гг. регулярно публиковались материалы об открытии детских домов. 27 ноября 1943 г. в репортаже сообщалось: «В селе Щукалинка Стрелецкого района открылся детский дом для детей фронтовиков и погибших в годы фашисткой оккупации. В доме будет размещено 12 детей». В статье «Детские дома для сирот» сообщалось об открытии в 1943 г. в освобожденных областях Украины 75 детских домов[223]. В репортаже В. Борисенко «Забота о детях» рассказывалось, что «комсомольцы и молодежь колхоза «Артемстрой» начали заботиться о детях-сиротах, родителей которых погубили фашисты. 100 килограмм муки, 13 пар обуви и 650 рублей комсомольцы передали для детского дома»[224]. Трогательная заметка в газете «Социалистический Донбасс» сообщала читателям, что лучшим в области является детский дом в Горловке, который носит имя Г. К. Жукова. В нем воспитывается 156 детей. Воспитанники написали письмо маршалу и получили от него собственноручно написанный ответ и продуктовую посылку[225].

Непосредственно на образ опекаемого ребенка повлияли коренные изменения в семейном законодательстве, ужесточение процедуры развода, Указ Президиума Верховного