Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов

у меня Давыдушко, дак он бы хоть помог мне грибочки насбирать». А он каким был, так и выходит — рубаха зеленая, в брюках. Выходит и говорит: «Не плачь, Клавдия, я живой. Только никому не сказывай, я сбежал». Она его приняла, с ним сотворила блуд. Время все тянулось. А все удивляются: и как это Клавдия ходит в лес? Только зашла, а уж обратно корзину ташшит, опять корзину. Как это Клавдия — только быстро сбегает и опять корзину ташшит? Он ей помогает-де. Одна женщина: «Пойду посмотрю, чё у ее деется». У ее, грит, печка стоит железная, и две сковороды грибов жарится. Она знала: воскресная молитва есть от дьявола, дьявол ее боится, воскресной молитвы, — она приходит и говорит: «А ты куда, Клавдия, столько грибов жаришь?» — «А так, нравятся». — «Не может быть, что ты одна ешь». Оне уже поняли, что с лешим знается. Она села на лавку-де, допытала, а та не сознается. «Съедаю одна». А эта думает: если она с лешим знается, он тут. Она воскресну молитву зачитала, а он на кухне был. Как она воскресну молитву зачитала, он полетел от кухни, как вихрь дурной. Как полетел — двери одни — настежь, другие — настежь! — по деревне пролетел, там ворота сорвал. Факт, увидели теперь у ее. Теперь спасать, спасать ее надо. Крест накинули, воскресну молитву на крест начитали, привязали. Теперь он не может взять. Сказали: «Не веруй больше!» Она потом сказывала: «Как с ним в лес пойду, он мне грибов наломат, мы жарим и едим». А как тожно ей это все сделали, он придет, там ее манит, а взять не может. Там, грит, на двор придет, то по-телячьи, то по-овечьи ревет, чтобы она вышла к нему. Ну она не стала веровать ему, отошел. А так бы он ее ухлопал. (13)

136. Факт тебе расскажу. Вот в Гадье у нас тожо один женился, Семен Филипыч его зовут. Баба у него была корепинская, взял молодуху. А старики ее не стали любить. Она от его убежала в Корепино, а он стал по ей тосковать. Это летом было. И вот он в амбар стал ходить спать. И вот она к ему пришла, значит, женой. Пришла, он ее принял. Телом придались один к другому, вот и живут. И стали замечать: как это Сенька поутру в амбар идет, так хлеб несет. Ну-ко, давайте-ка мы его щас проверим, куды это он хлеб носит. В амбар ходит спать, дак поужинает. Пошли слушать, а он там разговариват, как мы вот щас разговаривам. Вот как мужик разговариват, люди-то их не видят. Она ему женой, вот он с ей и разговариват. Всё! Его оттуда в избу, на полати. Этот нечистый дух — двери открылись — его с полатей — раз! — на пол. Молитвами его спасли. А потом он пошел по лошадей. Летом лошадей надо имать. В Гадье-то, там за рекой луг есть, за рекой, вот тут она его стречат. «Теперь ты мне попал!» — она ему говорит. Ну куда он деватся? Этот дьявол: «Теперь будем с тобой ночевать». И вот буря поднялась, черно, сушник ломатся. Она его хотела сожечь за это дело. В аккурат пожар получился. А там пожарка, в пожарке церковные колокольцы. Колокольцы зазвонили в то время, как пожар в аккурат пыхнул. Зазвонили, вот ей и помешало. Рассветало — никого нигде нет. Домой пришел, рассказал: так и так. Хорошо. Но это у них ишшо не покорилось дело. В другие дни ему опять идти надо по лошадей. Он пошел опять выше деревни по лугу. Она его стречат: «Ну теперь ты мне попал опять. Ты мне попал». И опять на это же ташшит. Ну, опять пожар. Только эти колокола зазвонили, она: «Ну, хитер, говорит, счастлив!» Она его хотела угробить. Так он домой пришел, сказал. А потом люди научили: «Слушай, Семен, она к тебе придет женой, ты заряди ружье и без ружья больше не ходи. И медной пуговицей его заряди, заряд-то. Она тебе стретится, ты ей стрели прямо в грудь, и все с этого времени кончится». Третий раз она его стречат. Он в упор ее — раз! — выстрелил. Она ему сказала: «Хитер, гад!» И потерялась. Больше с той поры — всё! (13)

137. У нас тут был случай, это уже было на факт. А вот это как раз было в войну, в сорок первом — сорок третьем году. Ну ее мужика забрали в армию, она стала тосковать об этом мужике. Тоскует, тоскует, тоскует, ну сколько можно тосковать? Он ей раз пришел, вроде как мужик, два раза, три раза он к ей приходит. Он ей все наполовину казался, ноги не кажет, лицо только. Стал спать с ей, а потом суседи стали замечать. Тут одна бабка грамотная говорит: «Пойдем ко мне спать. Ой, да у тебя мужик ушел на войну, кто к тебе ходит?» Стала она ее лечить. У вас в городе тоже лекарьки есть. Стала она ее лечить, в старинну скатерть обернула и на печку... Он пришел, всё унес. Крышу снял. Вот он черт и унес. Унес все двери, всё сшибал. А ее, вишь, не тронул! (78)

138. Да так оно и быват. А вот было. По мертвым тоскуют. Наталья такая была, муж у ей помер, дети остались. Она с братом живет, и кажную ночь кто-то в окно стучит. Дак то муж ее. И кажную ночь уходит она к ему. Дак он орешками угошшат, а то не орешки, а так — козии. Придет только к двум часам, детей угошшат, а орешки-то козии. И однажды брат заметил, что пропадает она кажну ночь, и вот стучатся как-то при ём, а он говорит: «Не пушшу!» Ан вырвалась она и как исчезла. На следующую ночь опять стучатся, ан брат не пускает. Полночь пришла, и тут ураган поднялся, ветер воет-завывает, стекла бьет, песком метат. В трубу-то он камень большой как кинет! Наутро вытащить не смогли. Перекладывать печь пришлось. Дак коль говорят, знать, было. Счас не быват, а раньше-то часто было. Дак тоскуют, тоскуют по мертвому. (10)

139. Мне когды-кося свой мужик поблазнил, когда-от взяли его в армию на войну. Днем первое поблазнило, а потом и ночью пришел. Спать легла, дети у меня были — две девки, один парень, — ну, спать легли, вот слышу: кто-то заходит на