Послевкусие смерти - Михаил Темняков

— Подбери челюсть, старая, — сказал молодая версия, — а то муха залетит. Задохнёшься.

— Этого не может быть, — пробормотала остолбеневшая. Она робко подошла к преображенной, будто боясь, что та под напряжением. Прикоснулась к её лицу тыльной стороной ладони, фаланги проскользили по щеке. Большой палец задел нижнюю губу, оттянул её, обнажая ряд белых зубов. Пальцы опустились вниз на шею, ключицу, добрались до грудей. Рука развернулась, пальцы схватили левую грудь. Упругие — радостная мысль пронеслась в голове Жанны. — Как раньше!

Она видела, как по тонкой шее стекает капелька пота, скользит по ключице, дальше спускается на грудь и останавливается у сосочка. Язык Жанны облизнул пересохшие губы, во рту пересохло.

Её вторая рука, как змея в броске, вцепилась в правую грудь. Она смотрела сама на себя и не могла оторваться. То, о чём она уже давно мечтала, стояло перед ней. Такое же прекрасное и сексуальное, как десятки лет назад. Руки машинально сжимали груди, мяли их, ласкали. На лице женщины читались восхищение и блаженство. Радость наполняла её, причём не радость взрослой женщины и даже не возбуждённой, а детской — как если бы ей в десять лет подарили щенка.

Рука молодой, как топор палача, ударила по шаловливым ручкам. Женщина взглянула на знатку, а та улыбнулась игривой улыбкой — той, которой раньше Жанна одаривала Кабана, когда хотела от него что-то получить. Знатка помахала пальцем, мол: ну-ну, не увлекайся. И Жанна закусила губу.

— Это в вашем мире не может быть, а в моём — запросто. — Она помахала указательным пальцем, рисуя в воздухе круг. Точно как раньше делала это Жанна в стриптиз-баре, говоря, что у неё возможно всё.

— Что ты хочешь за возвращение молодости? — Жанна потеряла голову от нахождения рядом с самой собой, будто с сестрой-близнецом.

— Мне нужно сто килограмм дрожжей, — ведунья прикусила ноготь, закинула голову вверх, будто в уме прикидывала, считая пропорции, — двести сахара и ещё так по мелочи.

— Согласна, могу и тонну, хоть две! Главное верни мне её!

— Отлично, пойдём за мной! — Молодая версия махнула рукой, призывая старую версию войти во внутрь. Жанна смотрела, как дефилирует её двойник. Та же грация, что у неё, а упругие бёдра, раскачиваемые от шагов, блистали на солнце потом. Внутри у Жанны заныла истома.

— А ты можешь вернуть свой облик обратно и одеться? — спросила женщина, повинуясь её мановению.

— Запросто, старушка, запросто!

Они стояли возле маленького пустого стола, на нём лишь лежала исцарапанная VHS-кассета.

— Кассета? — с недоверием спросила Жанна.

— Времена меняются, раньше зелья противные были, ритуалы сомнительные и сложные, а сейчас вот плёнка есть. На неё можно наложить нужные образы, слова и смыслы неведомые. Удобно, на самом деле. Раньше из берестяной коры делали свитки, а теперь вот двадцатый век. — Она выпила ещё из бутыля алкоголя, опять шумно выдохнула и с блаженством облизала губы, собирая капли, не попавшие в рот. — Руку давай, резать буду!

— А без этого никак?

Знатка, уже вернувшаяся в свой прежний образ и надевшая старые лохмотья, с прищуром посмотрела на неё, затем подбежала к столу, нырнула под него и вытащила нож, лезвие которого напоминало тонкий серп, и в раза два меньше по длине.

— С твоей тёмной душонкой только чёрная магия сработает. Светлая здесь бессильна. Руку давай… Над кассетой, чтобы кровь окропила и залила. Тёмная она, злая, как и ты, и требует крови да страданий. Ага, вот так. Как и ты!

Жанна помедлила, привычно прикусила губу. Пожевала её. Ведунья поторопила её дерзким взглядом, твердившим: не томи, давай. Не помогло. Жанна продолжала сомневаться, медлила. Боль это не… Не важно… В голове вспыхнул образ молодой себя, затем он резко превратился в туман, и Жанна, машинально, неожиданно даже для себя самой, резко протянула руку. За что была награждена ухмылкой знатки.

Лезвие легко прошло по ладони женщины, рассекая плоть, но это было так быстро, что Жанна даже не ощутила боли. Из рассечённой раны брызнула кровь, заполнила ладонь и через край переливаясь начала сочиться на видеокассету. На чёрный пластик падали крупные капли крови.

— А теперь рассказывай. Нужны страдания. Рассказывай самое жуткое, что помнишь. Честно говори, что чувствовала, что испытывала. В красках! В ярких, как твоя кровь. Давай, не томи, время уходит!

Жанна задумалась, загипнотизированно глядя на свою ладонь. Старая рука, иссушенная и в пигментных пятнах, цепко держала её за запястье, дабы та не отвела руку от кассеты.

— Не знаю, — лукаво вымолвила Жанна. — О чеченах рассказать?

Знатка хищно взглянула на неё:

— Что молодость не дорога? О кассете рассказывай, о снаффе давай!

— Откуда?.. Ладно… Секунду… В тот день Зырян приволок кассету ко мне домой. Я попросила его разобраться с пропажей одной из девочек…

Меня разбудил громкий стук в дверь. Так стучат к знакомым, когда приносят важные вести. Я встала с кровати, скинула с себя одеяло, посмотрела по сторонам и не смогла найти халатик, поэтому полностью голой пошла открывать дверь. Это была моя нечастая привычка, редкая. Но я никогда не стеснялась своего тела. Оно было красивым, манящим, так ведь грех такое тело прятать от чужих глаз. Всё равно что хранить Монну Лизу под тканью.

Перед порогом стоял Зырян, высокий и сухой. Голодовки в тюрьме и рутинный спорт там же сделали из него высушенный сухофрукт, без грамма жира и лишь одни жилы. Таких называют гончими, за выносливость и силу духа.

У него в руках была кассета, почти такая же, только новее. Брови его подёрнулись от удивления:

— Ты бы хоть срам прикрыла, Жан, — проявлять эмоций эмоций он не имел права по статусу вора в законе. Это была одна из причин, почему мы так легко располагали их к себе и также шустро собирали компромат. Даже суровые мужчины превращались в детей в постели богинь любви. Так и здесь он не смог сдержаться, и его щёки налились багрянцем.

— Зачем красивой девушке давать такое тело? Чтобы его ото всех прятать под одеждой? — усмехнувшись, ответила я, меня забавлял его конфуз. Хотелось ещё посмуть. — Заходи давай, рассказывай, для чего оглобли притащил.

— Встречают как в шлюшьем доме, — буркнул он едва слышно, но я услышала.

— Да, чтобы тебя так в каждом доме встречали, — ответила я с наигранной томностью, из двери сквозило ветерком, а потому мои груди набухли, тело покрылось гусиной кожей. — Холодно мне, дверь закрой.

— Типун тебе на язык, мне скоро к матери идти в больницу, не хочу такого там зрелища.

Я подошла к нему, дефилируя. Он