Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

На правой стороне площади Дзержинского возвышается большое – в целый квартал – мрачноватое здание с черным гранитным низом и темно-желтым верхом. «Лубянка» – это слово произносят, почему-то понижая голос. Лида, посерьезнев лицом, называет этот гигантский дом иначе – «КГБ». Когда я, будучи еще совсем глупым, спросил у весельчака Башашкина, как расшифровываются эти три буквы, он со смехом ответил:

– Контора городских бань.

Дед Жоржик (он тогда еще не умер) нахмурился и строго сказал, что если Батурин будет и дальше так шутить, то ему в этой самой конторе когда-нибудь намылят как следует голову.

В центре площади, на круглом высоком постаменте посреди цветочной клумбы стоит Железный Феликс в шинели до пят. Когда в третьем классе нас приняли в пионеры и мы под руководством Ольги Владимировны выбирали, чьим именем назвать наш красногалстучный отряд, я предложил Феликса Эдмундовича Дзержинского, уж очень он мне понравился в фильме про революцию: чуть что – хватался за огромный маузер. Но большинство класса проголосовало за то, чтобы носить имя Аркадия Гайдара. Что ж, я не против: Чук и Гек, несмотря на всю свою безалаберность, мне тоже по душе. Но «горячий камень», став окончательным стариком, я все-таки расколол бы и начал жизнь сначала!

– Какой он красивый! – счастливо вздохнула Лида.

– Кто? Дзержинский?

– «Детский мир»!

Это правда! Огромный магазин весь будто состоит из высоченных и широченных закругленных вверху окон. Сквозь стекла видны зигзаги лестниц, по ним снуют крошечные, как муравьи, люди. Полфасада занимает транспарант со словами: «Скоро в школу!» На нем нарисованы первоклашки: пацан с ранцем за плечами, в фуражке и кителе, перетянутом ремнем, а также девочка с огромными бантами. Одной рукой обняв букет величиной с дерево, а другой размахивая портфелем размером с автобус, она, радостно обгоняя одноклассника, мчится в Страну знаний. Странные все-таки люди – художники! Ну какая фуражка, какой китель, какой ремень? Еще бы сапоги изобразили! Когда я в 1962-м пошел в школу, ничего этого уже не было, а вместо фуражки мальчикам полагался серый берет. Подозреваю, устаревший плакат нарисовали давным-давно и никак не соберутся переделать на современный лад. То ли просто забыли, то ли государственные деньги экономят…

– Бежим, а то скоро народ с работы повалит – к прилавку не подступишься! – заторопилась Лида.

Мы перешли проезжую часть, потом, не доходя до «Книжного мира», повернули налево, и двинулись вдоль «Лубянки». Народу кругом было много: женщины в пестрых летних платьицах, мужчины в светлых брюках и белых нейлоновых рубашках с завернутыми рукавами, дети в майках и коротких штанишках. Лето!

Когда мы спешили мимо зарешеченных окон первого этажа КГБ, дорогу нам заступил широкоплечий гражданин, в темном костюме, при галстуке, а в руке у него шипела черная рация с антенной, совсем маленькая, не больше килограммовой пачки соли. В кино военные связисты таскают на спине в рюкзаках огромные, как ящики, передатчики с двухметровыми, похожими на спиннинг, антеннами.

– Гражданочка, остановитесь немедленно! – мягко, но строго приказал он.

– Ой, мы торопимся! – взмолилась Лида.

– Успеете! Всего несколько минут. Разве не понятно?

– Понятно, понятно, – испуганно закивала маман и встала как вкопанная.

И только тут я заметил, что площадь вокруг Железного Феликса, где всегда по кругу ездит, сигналя в страшной тесноте, множество машин, вдруг совершено опустела. Лишь одинокий орудовец застыл, подняв вверх полосатый жезл. Потом непонятно откуда, точно из-под земли, вынырнула длинная черная «чайка». В правительственных машинах я разбираюсь и могу отличить «чайку» от ЗИМа или ЗИЛа-111. Рядом с бабушкиным домом, напротив Пятницкого рынка, располагается Кремлевская бензоколонка, возле нее обычные машины не останавливаются. Изредка подкатывает черный, блестящий лимузин. Из него неторопливо вылезает шофер, одетый как директор Маргаринового завода, достает из бокового кармана талон, отдает в кассу, а потом брезгливо, стараясь не запачкаться, вставляет шланг в бензобак. Обычно такие водители, гордые и молчаливые, но один из них, дядя Леша, всегда охотно отвечает на наши вопросы и даже как-то разрешил нам посидеть на заднем диване «чайки», широком, как тахта. Меня поразило, что внутри есть самый настоящий телефон.

– А домой можно позвонить? – осторожно спросил я.

– Можно, но нельзя! – засмеялся дядя Леша.

«Чайка» с визгом затормозила в сантиметре от бордюра. Из машины сначала выскочили два крепких оперативника, тоже с рациями, огляделись, а потом устало вылез изможденный седой человек в больших темных очках. Один помощник легко распахнул перед ним высокую тяжелую дверь с бронзовым гербом СССР, второй впритык шел сзади, словно прикрывая от возможной опасности. Мгновенье – и они скрылись в подъезде.

– Ну вот, теперь проходите! – разрешил оперативник с рацией. – Совсем недолго, а вы боялись.

– Косыгин? – спросил я, когда мы немного отошли.

– Сам ты Косыгин. Андропов!

– А кто это?

– Председатель КГБ.

– Конторы городских бань?

– Тсс! Комитета государственной безопасности.

– Да знаю, знаю… – заулыбался я. – Они шпионов разных ловят. И дом такой большой, потому что у СССР много врагов.

– А если знаешь, то смеяться нечего! Никому не говори, что мы Андропова видели.

– Почему?

– По кочану.

16. Страна оживших снов

Когда-то под обещание скорой поездки в «Детский мир» я мог безропотно съесть кастрюлю манной каши с изюмом, подмести пол, вынести помойное ведро или два часа просидеть в скверике, качая коляску с братом Сашкой, беспрерывно орущим из чистой вредности. В моем воображении этот огромный магазин рисовался чем-то вроде пещеры с сокровищами, а «сезамом», открывающим дверь, были, конечно, хорошие отметки и примерное поведение. В ту пору я еще не страдал из-за новой одежды, вызывающей смех у сверстников. Однажды поездка отменилась, когда я уже шнуровал ботинки. Отец заглянул в мою тетрадь и обнаружил четверку с минусом за диктант.

– А почему с минусом? – возмутилась Лида.

– Из-за исправлений…

– Вот когда получишь твердую четверку, тогда и поедем!

С горя я проплакал до вечера, тоскуя по игрушечным сокровищам. А ведь есть семьи, где ребенку за твердую тройку мороженое покупают, за четверку с минусом не знают, чем наградить! Промаявшись на белом свете тринадцать лет, я пришел к выводу: «предков» нельзя приучать к хорошим оценкам, иначе они превращаются в вымогателей пятерок! Еще немного – и тебя без золотой медали в родной дом не пустят! Теперь, конечно, все в ужасе оттого, что Вовка Петрыкин два месяца лежит носом к стене и не хочет выходить в большую жизнь, а начиналось-то все с «твердых четверок»…

Когда я принес пятерку по