Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

которая на обычное: «Проходите» – отвечала ломаным русским языком: «О нет, это очень интересно! кормление зверей!» Но «зверей»-то было много – 400 с лишком, и мы сами видели, что надо бы побольше им послать.

В 7-м часу мы пошли домой. Курсистки, проезжавшие мимо университета в 11-м часу, – еще слышали пение оттуда… Начали развозить по «частям» поздно вечером и окончили это дело только к трем часам утра.

На другой день у дверей курсов опять толкались околоточные… но обструкционисток уже не было.

8 апреля

Движение продолжается. После приезда делегата из Киева у молодежи вновь один ответ: «Нас вернули, а их нет! Вот мы и покажем, каково не возвращать всех!»

Что это? Какая сила движет эту массу, потому что самая простая логика здесь отсутствует: быть может, в Киеве были такие причины, что нельзя сразу вернуть всех; там волнения начались еще в декабре и продолжались после того, как прекратились здесь. Ничего этого не было принято во внимание: «За пострадавших – пострадаем!» – разнесся благородный крик негодования… и началась вторая забастовка.

Все это очень благородные мысли у большинства из толпы обструкционистов. Но какие цели скрывают ее вожаки? Я, к сожалению, не имела у себя под руками того знаменитого бюллетеня, в котором студенческое движение характеризовалось как политическое. Без сомнения, к этому движению примешалось многое; социал-демократы радуются и благословляют молодежь, большинство из которой и не подозревает, сколько тайных надежд и дум всякого рода связано с этим движением у лиц всевозможных лагерей и оттенков. Я чувствую себя в таком положении: я стою именно среди толпы, не зная, где вожаки ее, и пред моими глазами проходит лишь то, что доступно толпе студенчества, т. е. бюллетени, воззвания, стихи; но закулисная сторона всего – для меня закрыта. Я читаю известия, но не знаю, кто их пишет и где печатают, – вот как могу я охарактеризовать свое положение.

Теперь взглянем на это движение с философской точки зрения. Всякий бунт, всякое движение протеста, особенно среди студенчества, имеют свою причину. Как бы ни были странны поводы к его началу (как было, напр., в данном случае), все-таки самая легкость его возникновения указывает на ненормальное положение учащихся, которое на самом деле таково, что ждут только повода, – сейчас же готов взрыв. Не надо забывать, что для взрыва бочки с порохом, если она удобно расположена, достаточно небольшой зажженной светильни, которую могли зажечь случайно и бросить ее в бочку тоже случайно. А взрыв происходит, и с жертвами. Но если б та же бочка была наполнена сырою землею, то мы можем трудиться годы – и не добьемся взрыва. Так и в этом деле. Студенчество не может успокоиться с 1884 года; нет-нет да и вспыхнет взрыв, то тут, то там. Так сказать, поместное воспаление обратилось вскоре в антонов огонь, охвативший весь организм; или, лучше сказать: маленькие вспышки с разных концов запылали ярче, и наконец все слилось в одном грандиозном пожаре. Кто тут прав, кто виноват – разобрать теперь трудно. Будущему историку русского общества яснее представится вся картина, а мы, современники и участники движения, подобно деятелям великой революции, охвачены потоком и не всегда можем правильно и бесстрастно судить о деле, в котором сами участвуем.

Где нет любви – там борьба и зло. Любви нет ни в нашем обществе, ни в сфере правящих, ни среди учащихся… И вот выступает борьба, которая направляется разгоревшимися страстями. Нельзя и осуждать за нее. Осуждение возможно лишь в том случае, если злоба и ожесточение вспыхнули бы в царстве любви. Но, раз его нет, все естественно вытекает из установившихся отношений. Дайте нормальную жизнь бедной учащейся молодежи; дайте ей возможность вздохнуть спокойно и свободно; дайте ей возможность свободно собираться в кружки разного рода, общества, ассоциации, – поверьте, что у нее тогда не будет того повышенного нервного настроения, какое замечается теперь. Человек так создан, что не может жить спокойно при ненормальных условиях. Он или умирает, или поднимает бунт. Русский народ теперь мрет с голода, студенты – бунтуют вследствие нарушения прав личности.

В горестном негодовании многие думают, что молодежь неблагодарна, что ее не успокоило даже назначение Высочайшей комиссии 20 февраля. Не могут понять этого и в правящих сферах и обвиняют молодежь в неблагодарности. На деле же – вторая забастовка вспыхнула легко потому, что горючий материал еще не успел остыть. Молодежь, в сущности, и сама не может дать себе отчета, отчего так легко вспыхивает движение повсюду. Говорят: удивительная солидарность! Да, она развилась, потому что везде условия жизни ненормальны. Такова настоящая, коренная причина, все же внешние поводы – только предмет к проявлению того смутного недовольства, неудовлетворенности, которая лежит в глубине сердца каждого учащегося чуткого человека.

Вот отчего я сочувствую студенческим движениям. Нельзя иначе. Я и сама учусь, и сама душевно не удовлетворена, и вот при первом поводе заявляю о своем недовольстве. Если бы это могли понять и смотреть на движение именно с такой точки зрения – не стали бы никого обвинять в подстрекательстве, а скорее обвинили бы самих себя, общество, правительство. Но, к сожалению, никто не понимает нас.

Переживаемый момент приносит пользу: он действует не только на нас, но и на общество, которое бойкотировало «Новое время»; даже простой народ, который приходит в столкновение с учащимися, – газетчики все стали чрезвычайно внимательно следить за новостями и, продавая студентам номера, в которых пишется против Суворина, – сами невольно заражаются общим повышенным настроением…

У нас из всех оставшихся 240 человек (140 удалились добровольно – 246 уволенных) около 200 не держат вовсе экзаменов. Я 19 марта еще занималась, но на другой же день закрыла книги: не такое время настало, чтобы держать экзамены. Ведь вот каков ход событий: по строгой логике, можно бы держать экзамен, так как только 300 человек постановили забастовку; и, однако же, совесть подсказывает, что лучше не ходить на экзамены, лучше не держать. Жаль товарищей; лучше им уступить, нежели восстановлять их против себя. Я не сочувствовала незаконной сходке, смеялась над курьезным постановлением 300 против 600. Но, подумав более глубоко, пришла к убеждению, что нельзя оценивать события с точки зрения чистой логики, а надо принимать в расчет все сопутствующие обстоятельства: volens-nolens мы должны идти с университетом. Еще довод против экзаменов: мы два месяца не занимались, и неужели же будем так нечестны, что, не зная курса, будем сдавать экзамены ради правила?

Неделю тому назад появилось в «Правительственном вестнике» длинное сообщение, подробно излагавшее события… и сегодня в 5 часов закрыли студенческую столовую. Но студенты не глупы: на