Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

Остатки кладбища села Мариенталь в бывшей АССР немцев Поволжья

Сохранившееся – результат труда некоего Эйвальда Германна, который как-то летом захотел поклониться могилам. Не нашёл – и начал работу «в память». Извлёк и собрал торчавшие в земле выброшенные с кладбища кресты и камни, очистил и отмыл сохранившиеся плиты, подправил надписи. Всё это расположил недалеко друг от друга. И теперь приезжающие потомки останавливаются у труда бескорыстного человека, потратившего на это неделю своей жизни.

– Всё, Лео, побывали на родине – её у нас нет! На Алтай умирать поедем, к детям. Более дорогого места у нас на сегодня нет.

– Да, напрасно, выходит, сюда рвались. У меня сердце окаменело, не отпускает.

По приезду домой они уже не «донимали» «родиной», соглашаясь, что Алтай – «лучшее место для детей».

Но долгими зимними вечерами жили тем, что перебирали в памяти свою довоенную жизнь: прошедшие в Мариентале детство и молодость, службы в церкви и школьные годы, голод двадцатых и тридцатых, живых и мёртвых – и хорошее, и плохое.

Юра, пивзавод и норковая шапка

16-летний Юра любил красиво и модно одеваться. Приближались летние каникулы – можно было попытаться подзаработать. «Но где? Куда?» – ломали мы головы. Женя советовала идти на пивзавод, где хорошие заработки. Я колебалась: влияние забулдыг-пьяниц могло испортить не сформировавшийся ещё характер.

– Да ты не бойся, мам, не сопьюсь.

– Не в том дело, сынок, – чуткость, с которой угадал он мою тревогу, отозвалась болью в душе, – в тебе я уверена. Думаю, не станешь предметом новых страданий, оградишь от них. Но все равно боюсь: ты такой ещё слабый!

В день, когда он отправился на первый свой заработок, у Али открылась рвота. Врачи настаивали на госпитализации – пришлось везти её в больницу, из которой в годовалом возрасте я когда-то её выкрала.

Непривычка к тяжёлой работе сказывалась особенно в первые дни.

– Не поверишь – ни одного трезвенника, – негодовал от усталости похожий на кисель Юра. – И, главное, никакой дисциплины.

Юре 18 лет. 1983

– Неужели ни одного? – сомневалась я. – Зачем же до работы их допускают?

– А что делать – завод останавливать?

Однажды он не пришёл. Я прождала до девяти вечера и отправилась к заводу, пригрозив на проходной, что обращусь в милицию, если не скажут, куда девался сын. На территорию меня не пропустили, но бунт действие возымел: дежурный отправился разыскивать Юру. В нетерпении ждала я у серой полыни возле проходной. Явился, наконец, дежурный и сообщил, что «сына оставили работать в ночную смену».

Я провела бессонную ночь и, когда наутро он пришёл домой, разбушевалась:

– Заставить работать в две смены! Подростка!.. Не оставлю это без последствий! Пусть им неповадно будет!

– Мам, да успокойся ты, я уже не ребёнок, – урезонивал он. – За ночные смены больше платят.

– Не надо мне твоих денег – спокойствие дороже! Ещё пить научат!

– Не научат – отказываюсь!

– Вот видишь – предлагают, значит? Месяц доработаешь – и всё. Больше не позволю.

– Ну, ладно. Только дай хоть этот месяц доработать.

В конце месяца выдавали получку. Напротив фамилии Юры стояло 150 рублей. Деньги он не взял и расписываться не стал: «В начислении допущена ошибка, должно быть больше». В другой раз и 200 его не устроило: «Я ночью работал. Это не та сумма, на которую рассчитывал». В третий раз потребовал учесть коэффициент полезной работы. В четвёртый увидел цифру 380, намного превосходившую мою зарплату, и согласился. Он ликовал – меня веселила его анекдотичная настойчивость.

– Может, решили, что я экономически подкованный? Не разрешишь ещё поработать? – лукаво улыбнулся он.

– Деньги, конечно, хорошо, но здоровый сын дороже. Хватит! Возьми их и купи, что пожелаешь.

– Пойдём тогда в магазин.

– Завтра. А сейчас поедем к Але в больницу – она давно тебя не видела.

После тихого часа Аля никак не приходила в себя – сидела сонная и безразличная.

– Проснись, доченька! – упрашивала я. – Ночью выспишься. В дни, что остались до первого сентября, вы с Юрой будете теперь дома: работать он больше не будет.

Ничто не помогало. Приткнувшись ко мне, она глаз не открывала.

– Поехали домой, пусть идёт и досыпает, – поднялся Юра.

– Не разрешат ей больше спать – надо что-то придумать. Аленька, доча! Угадай, сколько заработал Юрик?

– Сто рублей, – сонно отозвалась она, не открывая глаз.

– Бери выше.

– 150, – по-прежнему бесцветно, с закрытыми глазами, назвала она «запредельную», казалось бы, цифру.

– Выше, ещё выше!

– Двести, – живо выпалила она.

– Ещё выше, – улыбались мы её реакции: от сна и следа не осталось.

– 300! – и выпрямилась.

– А вот и нет! Ещё выше!

У неё округлились глаза – выше быть не могло! И назвала сумму, по тем временам совсем астрономическую – 500!

– Ну, это ты загнула. 380 – как?

– Ни-че-го себе! – веселилась она. – А что ты, братец, купишь на них?

– А что бы ты хотела?

– Не знаю.

– Завтра мы с мамой пойдём в магазин. Что купить ей, я уже знаю.

– Мне ничего не надо, подумай лучше о себе с Алей.

В магазине Юра сразу же подошёл к отделу меховых шапок и попросил светлую норковую:

– Примерь.

– Ты что? Она же дорогая! Да и есть у меня шапка!

– Твоя уже старая.

Себе он заказал в ателье костюм, Але купил светленькое летнее платьице – я поняла, что цену деньгам сын знает.

Бюрократия, армия и разговор по душам

Весной 1984 года Юра заканчивал фортепьянное отделение музыкального училища, Аля – седьмой класс, летом у неё начинался стройотряд – сельхозработы.

После училища Юра по распределению попадал в село, а через два месяца, осенью, его забирали в армию. «Не смогу нормально проститься, проводить…» – негодовала я и, чтоб оставить сына в городе, начала психологический экстрим борьбы с партийной бюрократией.

Первый визит нанесла директору музыкального училища: оно было ответственно за распределение.

– Прошу пощадить – мы не отошли ещё от стрессов. Жестоко по отношению ко мне, а также к сыну лишать его человеческих проводов в армию. Распределения, этого «крепостного права», можно избежать: Юру согласны взять на работу в одну из городских школ.

Директор выслушал и принялся меня «воспитывать».

– Если каждая мать начнёт привязывать ребёнка к юбке, кому тогда работать в селе? Оттуда пойдёт в армию?