Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

образования была религия; светская культура теперь практически игнорировалась. Рассеянное еврейство могло поддерживать себя душой и телом только благодаря Закону, а религия заключалась в изучении и соблюдении Закона. Вера отцов становилась для евреев тем дороже, чем больше она подвергалась нападкам; Талмуд и синагога были незаменимой поддержкой и убежищем для угнетенного и растерянного народа, чья жизнь покоилась на надежде, а надежда — на вере в своего Бога.

II. СОЗДАТЕЛИ ТАЛМУДА

В Храме, синагогах и школах Палестины и Вавилонии книжники и раввины составляли огромные своды законов и комментариев, известные как Палестинский и Вавилонский Талмуды. Моисей, по их мнению, оставил своему народу не только письменный Закон в Пятикнижии, но и устный, который передавался и расширялся от учителя к ученику, от поколения к поколению. Главным вопросом между фарисеями и саддукеями Палестины было, имеет ли этот устный Закон божественное происхождение и обязательную силу. Когда саддукеи исчезли после Рассеяния 70 г. н. э., а раввины унаследовали традицию фарисеев, устный закон был принят всеми ортодоксальными евреями как Божья заповедь и добавлен к Пятикнижию, чтобы составить Тору или Закон, по которому они жили и в котором, в буквальном смысле, имели свое существование. Тысячелетний процесс, в ходе которого устный Закон был создан, обрел форму и был записан в виде Мишны; восемь веков дебатов, суждений и разъяснений, в результате которых были созданы две Гемары, являющиеся комментариями к Мишне; объединение Мишны с более короткой из этих Гемар для создания Палестинского, а более длинной — Вавилонского Талмуда — это одна из самых сложных и удивительных историй в истории человеческого разума. Библия была литературой и религией древних евреев; Тора — жизнью и кровью средневековых евреев.

Поскольку закон Пятикнижия был написан, он не мог удовлетворить все потребности и обстоятельства Иерусалима без свободы, или иудаизма без Иерусалима, или еврейства без Палестины. Задача учителей Синедриона до Рассеяния и раввинов после него заключалась в том, чтобы истолковать законодательство Моисея для использования и руководства в новом времени или месте. Их толкования и обсуждения, с мнениями большинства и меньшинства, передавались от одного поколения учителей к другому. Возможно, чтобы сохранить гибкость устной традиции, а возможно, чтобы заставить ее запомнить, она не записывалась. Раввины, излагавшие Закон, могли иногда обращаться за помощью к тем, кто совершил подвиг его запоминания. В первых шести поколениях после Христа раввины назывались таннаим — «учителя устного Закона». Будучи единственными знатоками Закона, они были одновременно и учителями, и судьями своих общин в Палестине после падения Храма.

Раввины Палестины и Рассеяния представляли собой самую уникальную аристократию в истории. Они не были закрытым или наследственным сословием; многие из них вышли из самых бедных слоев населения; большинство из них зарабатывали на жизнь ремеслом, даже добившись мировой известности; и до самого конца этого периода они не получали никакой платы за свою работу в качестве учителей и судей. Богатые люди иногда делали их молчаливыми партнерами в деловых предприятиях, принимали в своих домах или выдавали за них замуж своих дочерей, чтобы освободить их от труда. Некоторые из них были испорчены высоким положением, которое они занимали в своих общинах; некоторые были по-человечески способны на гнев, ревность, ненависть, неоправданную цензуру, гордыню; им приходилось часто напоминать себе, что истинный ученый — это скромный человек, хотя бы потому, что мудрость видит часть в свете целого. Народ любил их за их достоинства и недостатки, восхищался их ученостью и преданностью, рассказывал тысячи историй об их суждениях и чудесах. И по сей день ни один народ не почитает так студента и ученого, как евреи.

По мере накопления раввинских решений задача их запоминания становилась нецелесообразной. Гиллель, Акиба и Меир пытались использовать различные классификации и мнемонические устройства, но ни одно из них не получило всеобщего признания. Беспорядок в передаче Закона стал порядком дня; число людей, знавших наизусть весь Устный Закон, опасно сократилось, а рассеяние разбросало этих немногих по дальним странам. Около 189 года в Сепфорисе в Палестине рабби Иегуда Ханаси взял на себя труд Акибы и Меира и преобразовал его, перестроил весь устный Закон и записал его, с некоторыми личными дополнениями, как «Мишну рабби Иегуды». * Она была настолько широко прочитана, что со временем стала Мишной, авторитетной формой устного закона евреев.

Мишна (т. е. устное учение), как мы видим, является результатом значительного редактирования и интерполяции со времен Иегуды; даже в этом случае она представляет собой компактное изложение, предназначенное для запоминания путем повторения, а потому дразняще краткое и неясное для того, кто приходит к нему с любым опытом, кроме еврейской жизни и истории. Вавилонские и европейские, а также палестинские евреи приняли его, но каждая школа наложила на его максимы свою индивидуальную интерпретацию. Как шесть «поколений» (10-220 гг. н. э.) раввинов-таннаимов совместно формулировали Мишну, так теперь шесть «поколений» (220–500 гг.) раввинов-амораимов («толкователей») аккумулировали эти два массива комментариев, палестинскую и вавилонскую Гемары. Новые учителя поступили с Мишной Иегуды так же, как таннаим поступили с Ветхим Заветом: они обсуждали, анализировали, объясняли, исправляли и иллюстрировали текст, чтобы применить его к новым проблемам и обстоятельствам своего места и времени. К концу четвертого века палестинские школы скоординировали свои комментарии в форме, известной как Палестинская Гемара. Примерно в то же время (397 г.) Раб (рабби) Аши, глава колледжа в Суре, начал кодифицировать Вавилонскую Гемару и работал над ней в течение целого поколения; сто лет спустя (499 г.) Рабина II бар (сын) Самуила, также из Суры, довел эту работу до конца. Если мы заметим, что Вавилонская Гемара в одиннадцать раз длиннее Мишны, то начнем понимать, почему ее составление растянулось на целый век. Еще 150 лет (500–650 гг.) раввинские сабораим («толкователи») пересматривали этот обширный комментарий и наносили последние штрихи на Вавилонский Талмуд.

Слово «талмуд» означает учение. Среди амораимов оно применялось только к Мишне; в современном употреблении оно включает в себя и Мишну, и Гемару. Мишна одинакова как в Палестинском, так и в Вавилонском Талмудах; они различаются только Гемарой, или комментарием, который в Вавилонском в четыре раза длиннее, чем в Палестинском.* Язык обеих Гемар — арамейский; язык Мишны — неогебраистский, с многочисленными заимствованиями из соседних языков. Мишна лаконична, излагая закон в нескольких строках; Гемары нарочито дискуссионны, давая