Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Эдгар Пайпс

того, что за их суровым реализмом скрывалось удивительное простодушие[237]. Им следовало понимать, что полное подчинение государству всех сторон жизни, включая экономическую деятельность, неизбежно приведет к росту чиновничества. Но, похоже, им не приходило в голову, что «власть», которой им никогда не бывало достаточно, не только дает блага, но и налагает определенные обязанности, исполнение которых есть тяжкий повседневный труд, требующий привлечения соответствующего штата специалистов; и что от этих специалистов-профессионалов не приходится ожидать «беззаветной преданности» и забвения личных интересов во имя общественного блага. Бюрократизация, сопровождавшая становление большевистского строя, была наиболее всех выгодна выходцам из мелкой буржуазии, открывая перед ними невиданные возможности для чиновничьей карьеры, прежде для них закрытой{1579}. И даже рабочие, сменившие фабричные цеха на конторы, переставали быть рабочими и пополняли слой чиновничества, хотя в партийных отчетах они продолжали числиться в рядах пролетариата: в частном письме Ленину Калинин требовал, чтобы рабочими считали только тех, кто занят ручным трудом, а «мастеров, отметчиков, сторожей» считать служащими{1580}. Вот как писал об этом эмигрантский меньшевистский орган печати накануне нэпа:

«…она [большевистская диктатура] выкидывала из всех сфер управления государственного и общественного не только царскую бюрократию, но и дипломированную, вышедшую из буржуазных кругов, интеллигенцию и тем открывала "дорогу наверх" тем бесчисленным выходцам из мещанства, из рабочих и крестьянских кругов, из армии и т. д., которые привилегиями имущественного и образовательного ценза прикреплялись к общественным низам и которые составляют теперь многочисленное "советское чиновничество" — этот новый по существу и по стремлениям мелкобуржуазный городской слой, всеми своими интересами связанный с революцией, потому что только она дала ему подняться до положения, освобождающего от тяжелого труда в производстве, и вовлекла его в механизм управления государством, подняв его над народной массой»{1581}.

Большевики не смогли предусмотреть такого хода развития, поскольку их философия рассматривала политику как побочный продукт классовой борьбы, а управление государством как не более чем орудие в руках правящего класса — в силу этих представлений государство и его служащие не могли иметь иных интересов, чем интересы класса, которому они были призваны служить. Та же философия не позволяла им увидеть истинные причины явления, даже когда им пришлось признать его существование. Ленин, совершенно в духе какого-нибудь царского консерватора, для борьбы со злоупотреблениями чиновников не мог выдумать ничего лучше, чем нагромождать одну «контрольную» комиссию на другую, рассылая во все концы проверяющих и полагая, что нет таких нарушений, которых не могли бы исправить «хорошие люди». Причины, кроющиеся в порочности самой системы, так и остались для него сокрыты.

Бюрократизация поразила и государственный, и партийный аппараты.

Хотя большевистская партия имела строго централизованную структуру, в ней традиционно сохранялись неформальные демократические отношения{1582}. В силу принципа «демократического централизма» решения, вынесенные руководящими органами партии, должны были выполняться на низших уровнях беспрекословно. Но сами решения, принимавшиеся сначала в Центральном Комитете, а затем на Политбюро путем голосования, отражавшего волю большинства, вырабатывались в ходе свободной дискуссии, где каждый имел возможность высказать свое мнение. Высшие партийные органы регулярно интересовались мнением местных ячеек. Даже будучи по сути безграничным диктатором в стране, Ленин был лишь primus inter pares («первым среди равных») — ни в Политбюро, ни в Центральном Комитете не было должности председателя. Делегаты на партийные съезды — высший орган партии — избирались местными ячейками. Местные партийные руководители избирались рядовыми членами партии. И хотя Ленин почти всегда начальствовал, пользуясь своим авторитетом основателя партии, в действительности, тем не менее, он не мог быть в полной уверенности, что его мнение обязательно возьмет верх, — случалось, что и ему приходилось уступать.

По мере того как партия прибирала к рукам рычаги государственного управления, все сильнее разбухали и ряды ее членов, и ее управленческий аппарат. До марта 1919 года всеми вопросами организационной партийной работы и кадровыми заведовал один-единственный человек — Я.М.Свердлов. Он вел все повседневные партийные дела, предоставляя Ленину и его ближайшему окружению возможность решать вопросы политические и военные{1583}. В любом случае такая система не могла бы просуществовать долго, учитывая, что в марте 1919 года в РКП (б) насчитывалось 314 тыс. членов. Неожиданная смерть Свердлова поставила партию перед необходимостью формализовать партийное руководство. С этой целью на VIII съезде партии в марте 1919 года были созданы два новых органа Центрального Комитета: Политбюро, поначалу состоявшее из пяти членов (Ленина, Троцкого, Сталина, Каменева, Н.Н.Крестинского), для оперативного рассмотрения насущных вопросов, не ожидая созыва ЦК в полном составе; и Оргбюро, также состоящее из пяти членов, для решения вопросов организационных, что на практике выражалось в назначениях на партийные должности. Третий орган ЦК — Секретариат, — учрежденный еще в марте 1917 года, до назначения Сталина в апреле 1922 года в качестве Генерального секретаря был занят по преимуществу делами канцелярского свойства. Секретари ЦК являлись и членами Оргбюро. Сравнивая текущие дела Оргбюро и Секретариата после прихода Сталина, трудно увидеть существенные различия в их полномочиях — обе структуры занимались кадровыми вопросами, хотя, по всей видимости, Оргбюро непосредственно отвечало за кадровую работу в целом{1584}. Создание этих органов положило начало процессу сосредоточения власти в партийных делах на вершине административной пирамиды, в Москве.

К моменту окончания гражданской войны Коммунистическая партия уже имела обширный штат, занятый бумажной работой. Партийная перепись, проводившаяся в 1922 году, выявила любопытные подробности о его составе. Только 21 % членов партии был занят физическим трудом в сельском хозяйстве или на производстве; остальные 79 % заполняли всевозможные чиновничьи места[238]. Образовательный уровень партийцев был крайне низок и несоразмерим с той властью, которой они были наделены: в 1922 г. только 0,6 % (2316 чел.) имели высшее образование, а 6,4 % (24 318) среднее. Исходя из этого, один русский историк сделал вывод, что к тому времени 92,7 % членов партии были полуграмотными (18000, или 4,7 %, совершенно не знали грамоты){1585}. Из рядов чиновничества сложилась элита партийных функционеров, подвизающихся в Москве в центральных органах Коммунистической партии. Летом 1922 г. она составляла более 15000 человек{1586}.

«Бюрократизация партийной жизни влекла неизбежные последствия… Партийные чиновники, занятые исключительно партийными делами, имели неоспоримое преимущество перед теми рядовыми членами партии, которые работали на фабрике или в государственном учреждении. В силу профессионального занятия партийным руководством партаппарат становился центром, из которого исходила всякая инициатива и директивы и осуществлялся контроль. На всех уровнях партийной иерархии наблюдался переход власти, сначала от съездов или конференций к комитетам, которые ими избирались, а затем от комитетов к партийным секретарям, которые якобы исполняли их волю»