Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

Подъем настроения красных сказался и в Сибири. Наши войска начали отступать.

Омск уже с августа казался военным лагерем. Он потерял свой прежний безмятежный вид. Над городом летали аэропланы и даже гидроплан, который пугал гулявших, опускаясь на уровень крыш. На Иртыше трещали автосани. Вокруг города в рощах поселились беженцы. Они вырыли в роще землянки, грелись у костров. Тут же паслись их лошади и скот. Иногда казалось, что Омск в осаде и вокруг него расположены военные лагеря.

На площади у собора служили всенародные молебны. В Омске собралось около пяти архиереев-беженцев. Молебны проходили торжественно и усиливали впечатление грозной опасности положения.

По улицам ходили крестоносцы, поступившие в ряды армии для защиты веры православной. Рядом с ними маршировали мусульмане со знаком полумесяца. Это было движение «Святого Креста» и «Зеленого знамени», развивавшееся под руководством энергичного и смелого идеалиста профессора Болдырева и религиозного генерала Дитерихса.

Верховный правитель на собрании беженцев сказал им: «Бежать больше некуда, надо защищаться».

Но все жаждали помощи извне.

Чехи или японцы

– Мы ближе к признанию, чем когда-либо, – продолжал утешать Сукин. – Союзники боятся победы Деникина, правительство которого считается более правым, чем Омское.

– Вся власть должна быть у Деникина, – твердили в это время правые круги в Омске, опасаясь, что омские министры будут настаивать на своем первенстве.

Но было не до того, да и Деникин начал отступать.

В Омске чувствовалась напряженная работа. Всероссийский союз городов, оживившийся с приездом Кириллова, Бурышкина, Червен-Водали, энергично развертывал свою деятельность. Составлялись санитарные отряды, производились сборы, открывались лазареты. Опытные руки умело налаживали помощь армии.

Не оставались бездеятельными и другие. В Омске была успешно разыграна на улицах американская лотерея.

Но всего этого было мало. Нужна была живая сила.

В день отъезда адмирала в Тобольск у Вологодского происходил дружеский завтрак с чехами. Соглашение о привлечении чехов добровольцами как будто налаживалось.

В сентябре предложили свои услуги карпаторусы. Их вооружили, одели, обласкали и отправили на фронт. Но пришло тяжелое известие, что карпаторусы изменили и перешли к красным. Это обвинение осталось непроверенным. Другие данные говорили о том, что карпаторусы не сдались, а были захвачены, так как их часть была слишком выдвинута и при отступлении оказалась покинутой без связи.

Во всяком случае, известие о карпаторусах повергло в уныние всех славянофилов, мечтавших привлечь на фронт и чехов, и поляков. Левые группы уверяли, что чехи слишком любят Россию и слишком культурны, чтобы оставить на произвол большевизма освобожденную благодаря их вмешательству Сибирь. Совет министров ни в чем не отказывал чехам, принимая все их условия; и Вологодский говорил с Павлу по прямому проводу, надеясь на успех.

Чешский представитель майор Кошек уехал в Иркутск, обещая поддерживать там воинственное настроение. Но в это же время рассылалась из Иркутска по чешским войскам карикатура, на которой молодой в действительности чешский генерал Сыровой был представлен стариком, едущим на кляче, а сзади него в плохоньких телегах, на худых лошаденках, тряслись обнищавшие чехи с детьми и внуками. Под карикатурой стояла надпись: «Чехи, которые эвакуируются через сто лет».

В конце октября чехи стали продавать в Омске свое имущество и готовиться к отъезду. Оптимисты уверяли, что они поедут на Запад, а не на Восток. Демократия ставила на чехов, буржуазия же верила в японцев.

В Омске с середины октября находился высокий комиссар Японии, член Верховной палаты Като.

Зачем он прибыл в Омск в его предсмертные часы? В августе, когда после совещания с Моррисом было решено просить Японию принять на себя охрану Сибирской дороги к западу от Байкала и послать для этого две дивизии, Токио ответил отказом, ссылаясь на климатические затруднения и на непопулярность в парламенте и обществе сибирских экспедиций.

Но, говорили дипломаты из обывателей, Япония заинтересована в сильной России или, по крайней мере, Сибири и теперь, видя большевистскую опасность, придет на помощь.

Японский посол дал интервью. «Главная цель моей поездки, – сказал он, – установление тесной связи с Омским правительством. Никаких специальных поручений я не имею. Япония стремится в настоящее время оказать помощь Омскому правительству и помочь ему в дальнейшем стать Всероссийским. Как только положение в Восточной Сибири окрепнет, наши войска будут немедленно уведены; их пребывание здесь, а равно уход, зависят от желания Омского правительства. Кроме помощи живой силой, по мере возможности, Япония окажет и помощь экономическую».

Интервью оставляло смутное впечатление. Каковы намерения Японии, какую помощь она может оказать? Оставалось неясным. Но общий тон заявлений посла был настолько благожелателен, что нужно было немедленно попытаться выяснить положение. Сукину это не удавалось. Посол Като прибыл в Омск, дни проходили за днями, а переговоры не налаживались. Трудно сказать, как и откуда, но в обществе сложилось убеждение, что японцы с Сукиным разговаривать не будут из опасения, что подробности переговоров немедленно будут сообщены в Америку. Сукин же уверял, что японцы ни в коем случае не пойдут западнее Байкала.

Совет министров искал выхода.

Министр финансов Гойер, человек хорошо осведомленный в восточных делах, казался наиболее подходящим средством связи с Като. Министр Третьяков, как представитель торговли и промышленности, мог помочь ему. Им обоим поручено было войти в переговоры с японским послом относительно тех экономических выгод, которые могли бы быть предоставлены Японии на Дальнем Востоке в случае ее помощи правительству.

Като отказался обсуждать вопрос в плоскости компенсаций; он заявил, что японское правительство готово помочь из дружеских чувств к России, но, что касается интересов Японии на Дальнем Востоке и тех выгод, которые она могла бы себе обеспечить там, он рад будет обсудить их совместно с министрами, и, если точка зрения правительства будет изложена письменно, он охотно передаст ее в Токио.

Сведения, полученные позже из Японии, подтверждали, что там происходил в то время перелом настроений. Для обеспечения специальных интересов на Дальнем Востоке необходимо было сберечь от большевизма Сибирь. Япония послала в Забайкалье новую дивизию. Это казалось благоприятным признаком, но российский посол в Токио ничего о переменах настроений не сообщал, и Министерство иностранных дел Омского правительства не приняло всех необходимых мер для использования новых настроений Японии.

Тем не менее еще в конце октября мы продолжали надеяться, что положение не безнадежно.

Перемена ориентации

В дни тяжелых невзгод только немногие умеют сохранить стойкость и постоянство взглядов и отношений. Другие начинают метаться, легко отрекаются от старого, забывают то, чему недавно поклонялись, ищут новых кумиров.

В то время как Юденич