Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

Воспользовавшись случаем, я рассказал адмиралу, как обстоит у нас организационная сторона осведомительного дела.

Впервые узнав от меня некоторые подробности, адмирал обещал по возвращении в Омск закрыть все многочисленные осведы, объединив их в одну организацию, чтобы сэкономить средства, сократить число служащих и устранить постоянное повторение одних и тех же сюжетов. Плакат, изображавший солдата, рвущегося в бой с красными, был издан с разными вариантами сразу пятью осведами и до того набил оскомину, что производил впечатление противоположное тому, на которое был рассчитан.

Среди военных оказался один человек больших организаторских способностей, полковник Клерже. Он дал делу осведомления большой размах. Его почему-то уволили. Интриги, личная зависть, честолюбие развивались с такой дьявольской силой, что было невозможно работать. Совсем как гидра, у которой на место одной отрубленной головы вырастало семь новых.

Адмирал

За эту поездку я впервые получил возможность ближе узнать адмирала. Что это за человек, которому выпала такая исключительная роль? Он добр – и в то же время суров; отзывчив – и в то же время стесняется человеческих чувств, скрывает мягкость души напускной суровостью. Он проявляет нетерпеливость, упрямство, выходит из себя, грозит – и потом остывает, делается уступчивым, разводит безнадежно руками. Он рвется к народу, к солдатам, а когда видит их, не знает, что им сказать.

Десять дней мы провели на одном пароходе, в близком соседстве по каютам и за общим столом кают-компании. Я видел, с каким удовольствием уходил адмирал к себе в каюту читать книги, и понял, что он прежде всего моряк по привычкам. Вождь армии и вождь флота – люди совершенно различные. Бонапарт не может появиться среди моряков.

Корабль воспитывает привычку к комфорту и уединению каюты. В каюте рождаются мысли, составляются планы, вынашиваются решения, обогащаются знания. Адмирал командует флотом из каюты, не чувствуя людей, играя кораблями.

Теперь адмирал стал командующим на суше. Армии, как корабли, должны были заходить с флангов, поворачиваться, стоять на месте, и адмирал искренне удивлялся, когда такой корабль, как казачий корпус, вдруг поворачивал не туда, куда нужно, или дольше, чем следовало, стоял на месте. Он чувствовал себя беспомощным в этих сухопутных операциях Гражданской войны, где психология значила больше, чем что-либо другое. Оттого, когда он видел генерала, он сейчас хватался за него, как за якорь спасения. Каждый генерал, кто бы он ни был, казался ему авторитетом. Никакой министр не мог представляться ему выше по значению, чем генерал.

И когда адмирал, объясняя нам Тобольскую операцию, удивлялся, почему она не удалась, и покорно слушал доклад генерала Редько, удалившего героя Воткинского завода полковника Юрьева за то, что он без разрешения победил, я понял, что Верховного главнокомандующего нет.

Что же читал адмирал? Он взял с собой много книг. Я заметил среди них «Исторический вестник». Он читал его, по-видимому, с увлечением. Но особенно занимали его в эту поездку «Протоколы сионских мудрецов». Ими он прямо зачитывался. Несколько раз он возвращался к ним в общих беседах, и голова его была полна антимасонских настроений. Он уже готов был видеть масонов и среди окружающих, и в Директории, и среди членов иностранных миссий.

Еще одна черта обнаруживалась в этой непосредственности восприятия новой книги. Адмирал был политически наивным человеком. Он не понимал сложности политического устройства, роли политических партий, игры честолюбий как факторов государственной жизни. Ему было совершенно недоступно и чуждо соотношение отдельных органов управления, и потому он вносил в их деятельность сумбур и путаницу, поручая одно и то же дело то одному, то другому. Достаточно сказать, что переписка с Деникиным по политическим вопросам велась сразу в трех учреждениях: Ставке, Министерстве иностранных дел и управлении делами.

Увы! Приходится сказать, что не было у нас и Верховного правителя. Адмирал был по своему положению головой государственной власти. В ней все объединялось, все сходилось, но оттуда не шло по всем направлениям единой руководящей воли. Голова воспринимала, соглашалась или отрицала, иногда диктовала свое, но никогда она не жила одной общей жизнью со всем организмом, не служила ее единым мозгом.

Но если адмирал был неудачным полководцем и политиком, то зато как обладатель морских и технических знаний он был выдающимся. В своей специальной области он обнаруживал редкое богатство эрудиции. Он весь преображался, когда речь заходила о знакомых ему вопросах, и говорил много и увлекательно. Как собеседник он был обаятелен. Много юмора, наблюдательности, огромный и разнообразный запас впечатлений – все сверкало, искрилось в его речи в эти минуты задушевной и простой беседы. И в это время чувствовалось, что этот человек мог оправдать надежды, что не напрасно он поднялся на такую высоту.

Будь жизнь несколько спокойнее, будь его сотрудники немного более подготовленными – он вник бы в сущность управления, понял бы жизнь государственного механизма, как он понимал механизмы завода и корабля, единство всех частей, их взаимное соотношение, их стройность.

Но в такое время, когда все были не подготовлены, когда никто даже из лучших профессиональных политиков не сумел найти методов успокоения революционной стихии, как мог справиться с нею тот, кто всю жизнь учился быть хозяином не на суше и в огне битв, а лишь на море и в царстве льдов, кто провел большую часть жизни не на широком общественном просторе, а в тесной и уединенной каюте!

Адмирал в кругу близких людей был удивительно прост, обходителен и мил. Но когда он одевался, чтобы выйти официально, он сразу становился другим: замкнутым, сухим, суровым. Не показывает ли это, что роль Верховного правителя была навязана ему искусственно, что изображал он эту роль делано, неестественно. Весь этикет, который создали вокруг него свита и церемониймейстеры, был не по душе человеку, который привык к солдатской рубахе и паре офицерских ботфорт.

Редкий по искренности патриот, прямой, честный, не умеющий лукавить, умный по натуре, чуткий, темпераментный, но человек корабельной каюты, не привыкший управлять живыми существами, наивный в социальных и политических вопросах – вот каким представлялся мне адмирал Колчак после нашей поездки в Тобольск. Я одновременно полюбил его и потерял в него веру. Какую ответственность взяли на себя люди, которые в ночь на 18 ноября 1918 года решили выдвинуть адмирала на место Директории!

Практика усмирений

Узнав о предстоящем проезде адмирала, люди, имевшие жалобы, сосредоточились в Таре, как уездном городе, которого нельзя было миновать.

В Тарском уезде происходили большие восстания. Как всегда, начинали их новоселы, но по мере развития восстания к нему присоединялись и другие. Виной