Сон в Нефритовом павильоне - Автор Неизвестен

в монастырь. Навстречу ей выбежали обрадованные монахини. Фея поздоровалась с ними, затем умылась и прошла к алтарю Десяти Духов, где воскурила благовония и помолилась. Завершив обряд, она подняла голову: статуя Будды утопала в цветах, словно была изваяна из живых лотосов. Сверху изливался небесный аромат. И тут ей показалось, что кто-то был здесь совсем недавно. Потом Фея приблизилась к алтарю Авалокитешвары и помолилась возле него. И этот алтарь не был забыт неизвестным посетителем: бесконечные шелка окутывали бодисатву. На одном из полотнищ Фея увидела листок бумаги. Взяла его и прочитала. Вот что было написано на нем:

Недостойная Хуан совершила в этой жизни слишком много дурного, зло поразило все ее шесть органов и пять чувств. И даже если удастся ей очиститься от скверны, даже если она во искупление прегрешений возведет башню из драгоценностей, которая достигнет Лотосового трона, все равно не будет прощения ее злодействам! Поэтому она решила порвать с суетным миром и остаток жизни посвятить служению Будде. О всемогущий Будда, о всемилостивые бодисатвы! Сжальтесь надо мной, избавьте от невыносимых страданий!

Читая эти слова, Фея узнала почерк и поняла, что несчастная Хуан страдает. Она перечитала написанное раз и еще раз и обернулась к монахиням.

– Кто это писал?

Те сложили ладони и заплакали.

– О, как еще много страдающих в этом мире! В захудалое селение Цюцзы, что в десяти ли к югу от нашего монастыря, несколько лун назад из столицы прибыли две дамы со служанкой и поселились в глиняной хибарке под горой. Обе они были злы и неприветливы, – видно, за грехи свои получили по заслугам. Но вскоре пожилая дама переменилась до неузнаваемости: подобрела, сделалась радушной, поразила нас умом и образованностью. А молодая изгнанница, удивлявшая нас красотой и знаниями, вскоре занемогла и даже пыталась уйти из жизни, только мы не знаем причин, побудивших ее совершить такое. Пожилая дама сказала нам, что она и ее дочь сотворили в своей жизни много зла другим людям, за что и терпят ныне тяжкие муки. Обещала сделать все, чтобы заслужить прощение от Будды. Молодая молчала и только плакала. Наш Будда милостив, он от души готов простить всех раскаявшихся грешников. Поэтому они приходили к нам еще и долго, истово молились.

Фею поразило услышанное.

– Уж не наша ли то Хуан? Я, кажется, узнаю ее почерк, да и, судя по словам монахинь, видно, что это она, хотя такое поведение на нее не похоже. Неужели она так изменилась за это время? Если все и в самом деле так, я должна помочь несчастной, ведь свои злодеяния она совершила только из-за меня!

Вернувшись домой, Фея поведала свекрови о посещении монастыря, и – о радость! – Ян начал поправляться! А Фея уединилась в своей комнате и стала думать о том, как помочь несчастной Хуан.

Тем временем Хуан, понявшая, как сильно она была не права в своих прошлых поступках, не находила себе места, страдая и вспоминая прошлое. Как и прежде, она отказывалась есть и пить, не разговаривала ни с матерью, ни со служанкой, таяла на глазах, то и дело лишалась сознания и однажды, почувствовав себя совсем плохо, позвала мать:

– Я многое передумала о своей жизни и не нашла себе оправданий. Одно желание у меня осталось – умереть! А вы живите сто лет и не поминайте дочь дурным словом!

Сказала – и испустила дух. Вне себя от горя, госпожа Вэй выплакала все слезы. В тот же день отправила послание мужу и сыну. В нем говорилось кратко:

Поник и увял наш благоуханный цветок, разбилась драгоценная яшма – уже не склеить ее!

Исполняя последнюю волю дочери, госпожа Вэй послала служанку в Горный Цветок за монахинями, чтобы предать тело покойной сожжению. Узнав о смерти молодой страдалицы, монахини поспешили в Цюцзы, но не забыли сообщить Фее скорбную весть. Фея поплакала – жаль ей было бедную Хуан – и подумала: «Она была такой талантливой, такой образованной! Страдала, конечно, обуреваемая ревностью, но если бы не я, ничего такого с нею не случилось бы! И хоть не совершила я в своей жизни ни одного недостойного поступка, однако госпожа Хуан погибла по моей вине – не будет отныне душе моей покоя. А ведь Хуан стала совсем другой, раскаялась в своих прегрешениях – и такой ужасный конец! Смерть ее – на моей совести! О, зачем в мире столько горя?» Она стала вспоминать, как играла с Хуан в «шесть-шесть», как они, хоть и не поверяли друг другу своих потаенных мыслей, случалось, мирно беседовали. Фея вспоминала лицо и манеры Хуан и горько рыдала, скорбя об умершей. Ей пришли на память трудные годы войны, когда Ян был в походах, и она заплакала еще горше. Зачем, казалось бы, рыдать – только посмешищем быть в глазах глупцов, – но она не могла сдержать потока слез. Неожиданно в комнату вошла Хун, и Фея сказала ей о смерти Хуан:

– Я оплакиваю не столько смерть госпожи Хуан, сколько несправедливости, что преследуют в жизни Фею Лазоревого града! Люди – что мотыльки, летящие на огонь, а радость, гнев, слава, позор – всего лишь сон в их скоротечной жизни! И вот одни покидают землю, не изведав счастья, тогда как другие незаслуженно наслаждаются всеми благами. Но люди не деревья и не камни, все они одинаково страшатся одиночества, проводят многие дни в тоске и печали. И я это испытала на себе. Коли есть такая несправедливость в мире, лучше уйти от людей и отказаться от еды и питья, как это сделал Чжан Цзы-фан, или отрешиться насовсем от земных дел и последовать за Чисун-цзы!

Помолчав, Хун ответила со вздохом:

– Я, кажется, догадываюсь, отчего умерла Хуан. Когда я была в учении у даоса Белое Облако, он открыл мне одну тайну – тайну дыхания. Известно, что в небе семь стихий: ветер, облака, дождь, роса, иней, снег и туман, а в человеке семь страстей – радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и жажда. И если семь небесных стихий сталкиваются меж собой, то сотрясается небо и изменяется погода. Если же сталкиваются друг с другом семь человеческих чувств, то человек заболевает, и дыхание покидает его, уходя вглубь тела. Думаю, что с Хуан произошло как раз такое. И если это так, то можно еще спасти ее.

Фея бросилась к Хун и схватила ее за руки.

– Госпожа моя! Если человек ценит дружбу, он готов делить с другом и радость и горе, ведь так?! Я