Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

так много, чтобы не иметь свободного времени. И вот я, волей-неволей, не могла работать так, как мечтала, – весь день без отдыха, и могла посещать в свободное время те татарские деревни, в которых работала Жданова с одною курсисткою тоже из Москвы. У меня же были две русские деревни и одна крещено-татарская. Оставалось только сравнивать и изучать жизнь.

Такой бедности, такой грязи, которые господствуют в татарских деревнях, я не видывала среди русских, которые, в общем, живут сравнительно с татарами даже недурно. В с. Большие Меретяки тоже все пользовались столовыми, но в избах по большей части чистота, и бедняки живут в плохеньких избенках. Беднейшие же татары – роют землянку, покрывают ее соломенной крышей, ставят внутри печку, делают из земли нечто вроде нар, забеливают все это – и хата готова. Всюду грязь, всюду бедность; чисто азиатская страсть к украшениям, наивное любопытство дикаря. То, что в детстве мы читали в книге «Робинзон Крузо», повторялось в действительности: татары хватали нас за одежду, щупали ее, хвалили материю, в комнату входили во всякое время дня и ночи. Особенно татарки любили приходить в комнату Ж., когда мы сходились у нее: придут и, облокотясь на печку, смотрят без конца, слушая непонятный им разговор и наивно улыбаясь.

И подумаешь: 300 с лишком лет прошло со времени взятия Казани, а уровень культурного развития покоренного народа – тот же. Те же невежественные муллы, то же примитивное лечение чтением Корана, то же образование, ограничивающееся изучением кое-каких религиозных начал. Не только не заметно никакого русского влияния на некрещеных татар, но наоборот: скорее русские мужики отатариваются.

Наши правящие сферы любят хвалиться пресловутой гуманностью русской политики относительно подчиненных нам народностей. Да, мы не располониваем Польшу; но зато мы не растатариваем и татар. В результате получается, что мы не более как через 4–5 суток езды от Петербурга попадаем в Азию, Африку, к дикарям – куда угодно, только не в культурную страну! Право, нам незачем ездить в Абиссинию, в дальние путешествия – и у себя дома диковинок много! Глупо соваться нам с идеей обрусения к народам, по культуре стоящим выше нас; но если волею судьбы мы господствуем над дикими народностями, то приобщить их к свету просвещения – составляет нашу нравственную задачу. Обидно, больно при мысли, что мы истратили массу средств на то, чтобы заставить всех служащих немцев в Остзейском крае говорить по-русски, – немцев, которые несравненно культурнее нас и в глубине души ненавидят и презирают нас за эти стремления; а в татарской деревне ни один мулла не сумеет двух слов сказать правильно по-русски, и то лишь в узкоправославном духе. По крайней мере, у крещеных татар я не видала ни одной путной книги в переводе на татарский язык, даже Евангелия нет, но зато знают… об явленных иконах и отрывки из богословских молитв – вот и вся умственная пища татар, выносимая из уменья читать.

Для татар необходима русская школа, знание русского языка, знакомство с русскими писателями. Шаг в этом направлении уже сделан покойным Ильинским, но лишь для крещеных татар; для некрещеных – так и не делается ничего. А между тем надо бы начать с духовенства. Необходимо было бы требовать от муллы хорошего знания русского языка, знакомства с лучшими русскими писателями и при назначении на должность подвергать особому экзамену по этому предмету. По-русски образованный мулла не может быть таким невежественным азиатом, каким он является в настоящее время. Влияние же их на своих соплеменников огромно.

Я не имела возможности ознакомиться подробно с экономическим положением, да это и трудно было из-за незнания языка и невозможности иметь всегда переводчика. Сами татары говорили, что их наделы меньше русских, русские же мужики обвиняют татар в лености. То же повторяет Молчанов в «Новом времени» – быть может, это справедливо. Но странно обвинять нам татар в лени, когда мы сами не делаем ни шага, чтобы хоть немного озарить эту кромешную тьму азиатчины. Как можем мы удивляться на приниженное положение женщины у татар, когда на наших глазах духовенство оставляет без внимания чисто магометанский обычай крещеных татар по отношению к их женам: молодая крещенка не может говорить вслух при родственниках мужа, пока они не дадут ей денег, а этого подарка ей приходится ждать долго, иногда два-три года.

Русская земская школа в селе Б. Меретяки не имеет никакого значения и влияния на население: при ней нет библиотеки, хотя местные крестьяне не особенно бедные, – и по выходе из нее разучиваются читать, как они мне сами же сообщили. Помещения отдельного для нее нет, и она кочует из избы в избу: мирской сход с 4 р. в месяц сбавил плату до 2 р. 50 к. (с дровами), и поэтому для нее не находится порядочного помещения, а учащихся до 70 чел. В деревне Малые Нырсы тоже земская школа – в крошечной избушке, хоть и чистой, но низкой и душной. В обеих школах учителя из крестьян-крещенцев; я их не видала, так как они, окончив с экзаменами, уже давно уехали на каникулы.

Лев Николаевич! Я уехала оттуда с сознанием необходимости помощи населению не только теперь, в голодный год. Мужик русский и татарский там до того беспомощен во тьме своей, что ничего не знает, кроме земледелия. Не знает никаких ремесл, а о кустарных изделиях и помину нет. Я много раз беседовала с мужиками на эту тему, и в ответ всегда получала сожаления о прежних временах, когда и урожаи были хороши, и лесов много было… – «Ну а теперь везде все по-другому пошло, – допытывалась я у мужиков, – значит, надо же за что-нибудь другое взяться, надо ремесла…» – «Так-то оно так, да мы, сестрица, к этому не привычны… мы не умеем… – слышала я со всех сторон, – а вот в старые те годы… куды как хорошо было», – повторялась сказка про белого бычка.

И вот в результате столовые хотя и являются как плод благородного порыва, – но похожи на битье в набат, когда полдеревни сгорело. Голод 1891 года не натолкнул русское общество на серьезное исследование всех причин народного бедствия, и, оказав народу помощь столовыми, мы успокоились; опять пришла беда – мы опять за столовые. А между тем именно такой вид даровой помощи взрослому работнику, ставящий его на один уровень с детьми и неработниками, скорее дискредитирует нравственное воззрение народа на помощь. Не в голодный год надо помогать мужику, а учить его в урожайные годы, как переживать голодные. Тогда взрослый работник справился бы сам, и помощь осталась