Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

достаточно грамотны и развиты. Одна из невесток Марии Алексеевны, жена Михаила Алексеевича, – Анна Андреевна Мишукова – воспитывалась в Смольном институте. Другая, жена Юрия Алексеевича – Надежда Герасимовна Рахманинова, – была родной сестрой известного журналиста, издателя-просветителя, переводчика Вольтера Ивана Герасимовича Рахманинова. Рахманиновы были соседями Пушкиных по имению. В свою тамбовскую деревню Казинка И. Г. Рахманинов перевез из Петербурга типографию, когда ему угрожали репрессии со стороны правительства в начале 1790-х годов. Мария Алексеевна, по-видимому, была близка с семьей Рахманиновых. Когда у Юрия Алексеевича и Надежды Герасимовны родился первый сын Александр, при крещении его в «Воронежской епархии Липецкой округи церкви Покрова Пресвятыя Богородицы» 30 июля 1779 года были восприемниками – подполковник Герасим Иовович Рахманинов и флота капитанша 2-го ранга Мария Алексеевна Ганнибал. В крестные приглашали людей самых близких, и Мария Алексеевна, конечно, оказалась здесь не случайно рядом с дедом новорожденного. Из воспоминаний самого Александра Юрьевича Пушкина известно, что она в дальнейшем проявляла особую заботу о своем крестнике, рано оставшемся сиротою; он был своим в ее доме. В конце 1770-х годов при крайне стесненных материальных обстоятельствах Мария Алексеевна с дочерью, как мы знаем, подолгу живала у своих родственников в их тамбовских и воронежских имениях.

Нелегкая судьба досталась на долю этой женщины. Выйдя замуж за О. А. Ганнибала уже не в первой молодости, она не обрела счастья в браке с человеком беспечно-легкомысленным и своенравным. Оставленная мужем с годовалой дочерью и потеряв тогда же отца – свою главную опору, Мария Алексеевна должна была проявить исключительную энергию и изобретательность, чтобы обеспечить себе и дочери жизнь мало-мальски пристойную. Она, несомненно, обладала характером волевым, стойким; независимость, самостоятельность, деловитость были ее отличительными чертами. В тяжелой унизительной борьбе пришлось ей защищать свое честное имя, положение в обществе, интересы дочери.

По словам П. В. Анненкова, «нужда и горе развили в Марии Алексеевне практический ум, хозяйственную сноровку»[44]. При этом можно говорить о ней как о человеке добром, отзывчивом, тактичном. Свидетельство тому – ее нежная забота не только о дочери, но и о сироте-племяннике, которого она сама определила в Шляхетский корпус, отношения с родными и многими близкими людьми. В конфликте с мужем она вела себя не в пример тактичнее и благороднее последнего, позволив себе бросить ему некоторые компрометирующие обвинения лишь после того, как он безосновательно пытался представить ее в самом непристойном виде. Напомним, что и в своем «разлучном письме» она отказывалась от всяких материальных претензий к мужу, настаивая лишь на том, чтобы он оставил ей дочь, воспитанием и судьбой которой хотела распорядиться сама[45].

И действительно, она целиком посвятила себя воспитанию единственной дочери, которую любила и баловала сверх меры. Надежда Осиповна, как известно, не отличаясь особой хозяйственностью, отвечала всем требованиям «света» – «прекрасная креолка» не только умела со вкусом нарядиться, искусно танцевала, но и в совершенстве владела французским языком, была начитанна, остроумна; стиль ее французских писем сравнивали со стилем мадам де Сталь. Несомненно, многими из этих достоинств она в немалой степени обязана матери.

В середине 1780-х годов Мария Алексеевна с дочерью постоянно жила в Петербурге, в собственном домике, который приобрела сразу, как только закончилась в ее пользу имущественная тяжба с Осипом Абрамовичем и появились некоторые средства. Было это где-то в Преображенском полку[46]. Позже, продав дом, снимала квартиру в Ротах Измайловского полка[47]. Лето проводили в Кобрине.

В 1796 году она выдала дочь замуж, выбрав ей мужа «с толком». Сергей Львович Пушкин, их дальний родственник, тогда скромный поручик Измайловского полка, был человек не бедный, положительный, притом вполне светский, образованный, водивший дружбу с виднейшими литераторами и учеными.

И после замужества дочери Мария Алексеевна не оставила ее, взяла на себя все хозяйственные заботы семьи, внося в ее быт уют и порядок, которые исчезли, как только не стало Марии Алексеевны. Некоторое время Надежда Осиповна и Сергей Львович жили у нее в Измайловском полку. Когда же в 1798 году переехали в Москву, Мария Алексеевна последовала за ними; продав Кобрино, купила дом по соседству, «у Харитония в Огородниках», и фактически жила с ними, продолжая вести хозяйство. П. В. Анненков, ссылаясь на «предания», справедливо называет ее «настоящей домостроительницей». Внуки также были в основном на попечении бабушки. Она и няню им подыскала – свою крепостную женщину Арину Родионовну, которую хорошо знала и ценила. На лето всей семьей выезжали в сельцо Захарово, которое купила Мария Алексеевна недалеко от Москвы.

В 1811 году Мария Алексеевна вернулась в Петербург вместе с семьей дочери и не покидала ее до конца жизни, проводя несколько зимних месяцев в столице, а остальное время в Михайловском (Захарово она продала).

Немногие дошедшие до нас воспоминания современников рисуют очень привлекательный образ Марии Алексеевны и указывают на доброе влияние, которое она оказала на Пушкина как первая его воспитательница.

По словам ее внучки Ольги Сергеевны, «Мария Алексеевна была ума светлого и по своему времени образованного».

«Женщина старинного воспитания, выросшая в глуши России, дочь тамбовского воеводы Марья Алексеевна отличалась здравым, простым образом мыслей…» – писал со слов современников П. И. Бартенев, один из первых биографов Пушкина.

Хорошо знавшая Марию Алексеевну в Москве в начале XIX века Е. П. Янькова рассказывала: «Года за два или за три до французов, в 1809 или в 1810 году, Пушкины жили где-то за Разгуляем, у Елохова моста, нанимали там просторный и поместительный дом, чей именно – не могу сказать наверно, а думается мне, что Бутурлиных… Пушкины жили весело и открыто, и всем домом заведывала больше старуха Ганнибал, очень умная, дельная и рассудительная женщина; она умела дом вести как следует, и она также больше занималась детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила. Старший внук ее Саша был большой увалень и дикарь, кудрявый мальчик лет девяти или десяти, со смуглым личиком, не скажу, чтобы слишком пригляден, но с очень живыми глазами, из которых искры так и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуралесил и за то оштрафован, а иногда и он с другими пустится в пляс, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели и он обиделся, сидит одинешенек. Не раз про него говорила Марья Алексеевна: „Не знаю,