За рекой Смородиной. Стихи - Анна Петровна Долгарева

из сводок.

Наутро всё стало льдом —

                                   вздыбленная земля ли,

Кровавые лужи или обмелевшие воды.

Мучительно ждали, когда начнётся атака.

Небо было ясное – хоть ты считай созвездия.

Да, так о чём я? Ёлочка.

Она стояла напротив флага,

И что серп, что молот на нём

                                   выглядели возмездием.

«Один мой город перемешивается…»

Один мой город перемешивается

                                  с грязью и кровью.

Прилёт у дома, где я засыпала

                     с добрым котом в изголовье.

Второй город мой замерзает,

                           люди становятся льдом,

И я слышу от тех и других: поделом врагам,

                                            поделом,

Тот, кто враг, – пусть, сука, кормит ворон.

Это война, и я посреди —

Прострелена с двух сторон.

И когда мировая война, не спасает бронежилет.

Мы проиграем, если мы будем врага жалеть.

И куда ни кинь, всюду клин.

И лечу на КамАЗе среди мин.

Жизнь прожить – это поле минное перейти.

То есть она кончается вспышкой в финале пути.

Никого не жаль, синяя даль, обгоревшая ель.

Святой Николай, заходи на чай,

                           положи подарок в постель.

Это смешно – сострадающий комбатант,

                                            караул устал.

Но в тот день, когда я скажу неправду,

                             Господь закроет мои уста.

«На лёд на глубокий выходят призраки танков…»

На лёд на глубокий выходят призраки танков,

На улицы Ленинграда выходят люди.

Какая разница – живые ли, неживые.

Ну да, если важно – то неживые, так как

Остались в сорок втором, во мгле, в абсолюте,

Но всё же выходят, и губы их голубые

Неслышимо шепчут песни страны ушедшей.

На лёд на глубокий выходят призраки танков.

Над городом снег и чёрным прорыта дорога.

Танкист едва-едва отпустил гашетку.

И чёрный лёд присыпает белым, как тальком,

И мёртвые смотрят, словно узрели Бога.

И призрак старухи к призраку бронемашины

Подходит, и падает в плаче, и свет невечерний

Сияет над силуэтами мёртвых танков.

Живым живое. Живое пребудет ныне.

И тот, кто страдал, тот к звёздам придёт

                                            из терний,

И вот дорога открылась по следу танков,

И нет ничего прекраснее этих танков.

Песенка новогодняя

Не знаю, как мы вырулим,

Но всё же как-то вырулим,

Мы всё же как-то вырулим

В обнимку со страной,

Хотя нутряк и выгорел,

Как лес под Кременной.

Нальём в бокал шампанское,

Советское шампанское,

Советское шампанское —

Чтоб Боженька сберёг.

Эх, степь моя луганская,

Ни света, ни дорог.

Не знаю, как мы выживем,

Но всё же как-то выживем.

Мы всё же как-то выживем,

А если всё же не —

Мы встанем в поле выжженном,

В лесу сосновом выжженном

Солдатами Всевышнего,

Заслоном на броне.

«Ёлки вытаскивают из-под снега корни…»

Ёлки вытаскивают из-под снега корни,

Выходят на дорогу, голосуют:

До поворота.

Выходят за перевалом горным,

Строятся, шеренга за шеренгой – рота.

Кстати, слышали, куда нас отправят?

Слухи ходили, но непонятно.

Завтра погрузка, укладываемся в график.

Тени – рваные чёрные пятна.

Маленькая ёлочка говорит маме,

Ветви колебля:

Говорят, мы станем гробами

И ляжем в землю.

Что ты, деточка, мы с тобой станем

Выстроенными вдоль дороги крестами,

На которых распнут врага.

Ёлки сбрасывают иглы,

Раздеваются донага.

В доме натоплено, кошка спит кверху пузом.

По трассе гонят машины с секретным грузом,

В классе пишут на двойных листочках

Сочинение о том, что такое зло.

Ещё ничего не произошло.

Но дни ускоряются, и не промотать их,

Не замерзают следы в снегу.

Только ёлки в треугольных платьях,

Только ёлки в треугольных платьях

Мне навстречу всё бегут, бегут, бегут…

«На праздники – пустующий роддом…»

На праздники – пустующий роддом,

охранник кашляет вчерашним перегаром.

Идут волхвы, Азиз и Наримон —

уборщик с санитаром —

к девчонке, у которой только сын,

она одна, и он совсем один,

и больше никого. Азиз смеется:

«Нэ плач. Бери тихонько мандарин».

И он как солнце.

Господь рождается, и славимо Его,

не будет смерти ныне.

и в каждом проявленье – Рождество,

да вот хоть в мандарине.

«Ни хлеба, ни неба, ни тёплого очага…»

Ни хлеба, ни неба, ни тёплого очага.

С утра артиллерия бьёт по окопам врага.

В условиях измененья рисунка глобуса

Бессмысленность Логоса —

                  словно бессмысленность лотоса.

Но всё же, пока укрепления рядом возводятся,

В сосновой развилке пристроена Богородица.

В воде листок, над водою сухой камыш.

В сей раз обошлись практически без зимы.

И в щепоть рука, вспоминая Христа,

                                            распятого

В размытом мареве где-то напротив Сватово,

И лист на воде, как лотос, светел и свят,

И рыжий, живой выглядывает закат.

«Вот мёртвый кот, пускай он оживёт…»

Вот мёртвый кот, пускай он оживёт,

Пускай откроет розовый свой рот,

Оближется и двинется домой.

Пускай не будет визга тормозов,

Пусть он придёт, на наш вернётся зов,

И смерти чтобы не было весной.

Пусть будет солнца мякоть, мята, мёд,

Как страшен