Век Вольтера - Уильям Джеймс Дюрант

Париж принимал пьесу двадцать вечеров подряд, заплатив 53 640 ливров. Вольтер отдал свою долю выручки игрокам.

8 августа 1736 года он получил свое первое письмо от Фридриха Прусского; так началась удивительная переписка и трагическая дружба. В том же году он опубликовал стихотворение Le Mondain («Мирской человек»), которое читается как ответ, предвосхищающий «Рассуждения об искусствах и науках» Руссо (1750). Вольтер не терпел мечтателей, которые идеализировали «дружелюбного и плавного дикаря» или рекомендовали «возвращение к природе» в качестве спасения от напряженности, лицемерия и искусственности современной жизни. Ему самому было вполне комфортно среди своих невзгод, и он считал, что должен сказать доброе слово в пользу цивилизации. Он не видел добродетели в бедности и не видел гармонии между трудом и любовью. Может быть, первобытные люди и были коммунистами, но только потому, что у них ничего не было; а если они и были трезвыми, то только потому, что у них не было вина. «За свою часть я благодарю мудрую природу, которая ради моего счастья родила меня в этот век, столь порицаемый нашими меланхоличными критиками. Это светское время как нельзя лучше подходит для моего образа жизни. Я люблю роскошь, даже мягкую жизнь [mollesse], все удовольствия, искусства в их разнообразии, чистоту, вкус и украшения». Все это казалось ему явно предпочтительнее Эдемского сада. «Мой дорогой отец Адам, признайтесь, что у вас и у мадам Евы были длинные ногти, черные от грязи, и что ваши волосы были немного не в порядке…. напрасно ученые пытались найти Эдемский сад;… земной рай — вот где я».

Церковникам не понравилось это изображение Адама и Евы; они настаивали на том, что Книга Бытия — это хорошая история, и не соглашались с Вольтером по поводу ногтей Адама и волос Евы. Снова прозвучало требование арестовать нечестивого дьявола Сирея. Друзья снова предостерегли его, и он решил отправиться в путь. 21 декабря 1736 года он покинул Сирей и Эмилию и отправился в Брюссель, переодевшись купцом Револем. Там его поклонники посмеялись над его переодеванием и в его честь поставили спектакль «Альзире». Жан Батист Руссо предупредил брюссельцев, что Вольтер приехал проповедовать атеизм. Вольтер отправился в Лейден, где толпы народа собирались, чтобы увидеть его, и в Амстердам, где он руководил печатанием своей книги о Ньютоне. Маркиза начала опасаться, что он никогда не вернется. «Две недели назад, — писала она д'Аржанталю, — я подвергалась пыткам, если пропускала два часа, не увидев его; я писала ему из своей комнаты в его; теперь прошло две недели, и я не знаю, где он и что делает…. Я в ужасном состоянии». Наконец он вернулся (март 1737 года), поклявшись, что только любовь к ней может удержать его во Франции, которая так преследовала его.

В мае 1739 года влюбленные отправились в Брюссель, где Вольтер использовал свои юридические и другие умения, чтобы защитить маркизу в деле, касающемся ее собственности. Затем вместе с мужем они отправились в Париж, где Вольтер предложил две пьесы, «Магомет» и «Мероп», для «Комеди Франсез», а мадам увидела в прессе свои трехтомные «Институты физики». В этих «уроках» она отмахнулась и от Вольтера, и от Ньютона, отдав предпочтение монадической философии Лейбница. В сентябре они вернулись в Сирей, а вскоре после этого надолго задержались в Брюсселе. Затем, в сентябре 1740 года, Вольтер поспешил в Клев на свою первую встречу с Фредериком — теперь уже королем, который отказался включить Эмилию в свое приглашение. В ноябре он преодолел 350 мучительных миль до Берлина, надеясь сыграть роль дипломата для кардинала Флери; подробнее об этом позже. Эмилия тем временем отправилась в Фонтенбло, где пыталась добиться разрешения для Вольтера жить в Париже; очевидно, Сирей стал ей надоедать. 23 ноября она написала д'Аржанталю:

Я был жестоко вознагражден за все, что сделал в Фонтенбло. Я уладил самые сложные дела; я добился для мсье де Вольтера права открыто вернуться в свою страну; я завоевал для него расположение министерства и проложил ему путь к признанию в Академиях; одним словом, я вернул ему за три недели все то, что он с таким трудом потерял за шесть лет.

И знаете ли вы, чем он отплатил за такую ревностную преданность? Он сухо сообщает мне, что уехал в Берлин, прекрасно зная, что пронзает мое сердце, и оставляет меня в состоянии неописуемой пытки…. Меня охватила лихорадка, и я надеюсь скоро покончить с жизнью…. И вы поверите, что мысль, которая занимает мое сознание, когда я чувствую, что мое горе убьет меня, — это ужасное горе, которое моя смерть принесет месье де Вольтеру?… Я не могу смириться с мыслью, что воспоминания обо мне когда-нибудь принесут ему несчастье. Все, кто его любил, должны воздерживаться от упреков в его адрес.

Вольтер оторвался от Потсдама и королевского обожания, чтобы вернуться к своей любовнице. На обратном пути он отправил Фредерику письмо, в котором изложил свою версию событий:

Я покидаю великого монарха, культивирующего и почитающего искусство, которое я боготворю, и отправляюсь к человеку, который не читает ничего, кроме метафизики Христиана Вольфа [разоблачителя Лейбница]. Я отрываю себя от самого любезного двора в Европе ради судебной тяжбы. Я покинул ваш восхитительный двор не для того, чтобы, как идиот, вздыхать у колен женщины. Но, сир, эта женщина отказалась ради меня от всего, ради чего другие женщины отказываются от своих друзей. Нет такого обязательства, которого бы я не имел перед ней…. Любовь часто бывает нелепой, но чистая дружба имеет права более обязательные, чем повеления короля.

Он воссоединился с Эмилией в Брюсселе, который из-за ее затянувшегося судебного процесса стал их вторым домом. В мае 1741 года они присутствовали на премьере «Магомета» в Лилле и были встречены овацией. Они вернулись в Брюссель воодушевленные, но опечаленные растущим сознанием того, что их