Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

Лишь к вечеру прибыла дочь Виардо Клаудия с мужем. Многих покоробило, что она не сочла нужным сменить одежду и провожала Тургенева в последний путь в цветастом платье. Другой зять сказался заболевшим и не приехал. Мадам Виардо тоже не соблаговолила проводить гроб с близким человеком к месту захоронения. Она не пожелала даже брать на себя материальные затраты по организации похорон, пока не будет известно о том, что она наследует все имущество русского писателя. Исполнилось то, что предсказал Иван Сергеевич в одном из стихотворений в прозе: «Ты сорвала все цветы моей жизни, но не принесешь ни одного на мою могилу».

Однако в России Тургенев уже не был одинок! Торжественное и слезное прощание с писателем запомнилось многим современникам – по их словам, такого не было со времен кончины Пушкина. Когда прошла молва, что тело Тургенева возвращается в Россию, то на каждой станции стали собираться толпы людей, желавших поклониться гробу, стоящему в траурном вагоне. «К Гатчине мы подъехали около 9 ч. утра: вся платформа была густо заставлена народом, а в том месте, где должен был остановиться траурный вагон, были поставлены в порядке воспитанники гатчинского института и воспитанницы одного из местных учебных заведений… Тут нельзя даже было заметить различия между окраинами и коренною Россией; все сошлись в глубоком уважении к имени того, кто силою одного таланта поставил русский язык и русскую мысль на новую для них высоту».

Ну а в Петербурге похоронить великого писателя пришли несметные толпы почитателей его таланта. Здесь его никогда не забывали, и множество россиян пожелали выразить свою любовь участием в прощальной церемонии. Столь величественные похороны ранее достались лишь на долю великого Пушкина. Люди шли нескончаемым потоком, стройными колоннами, в горестном молчании, с траурными венками, увитыми лентами. Величественная процессия медленно прошествовала от Варшавского вокзала до Волковского кладбища.

Юрист и сенатор А.Ф. Кони описал прощальную церемонию: «Прием гроба в Петербурге и следование его на Волково кладбище представляли необычные зрелища по своей красоте, величавому характеру и полнейшему, добровольному и единодушному соблюдению порядка. Непрерывная цепь 176 депутаций от литературы, от газет и журналов, учёных, просветительных и учебных заведений, от земств, сибиряков, поляков и болгар заняла пространство в несколько вёрст, привлекая сочувственное и нередко растроганное внимание громадной публики, запрудившей тротуары, – несомыми депутациями изящными, великолепными венками и хоругвями с многозначительными надписями. Так, был венок «Автору «Муму» от общества покровительства животным»; венок с повторением слов, сказанных больным Тургеневым художнику Боголюбову: «Живите и любите людей, как я их любил», – от Товарищества передвижных выставок; венок с надписью «Любовь сильнее смерти» от педагогических женских курсов. Особенно выделялся венок с надписью «Незабвенному учителю правды и нравственной красоты» от Петербургского юридического общества. Депутация от драматических курсов любителей сценического искусства принесла огромную лиру из свежих цветов с порванными серебряными струнами».

А вот отзыв русских революционеров-нигилистов: «Иван Сергеевич оказал услугу русским либералам и мертвый. Русское правительство выказало еще раз свою неспособность ни явно препятствовать чествованию неприятной для него личности, ни взять на себя преобладающую роль в торжестве европейски знаменитого русского художника, ни даже скрыть свою бессильную и нерешительную оппозицию церемонии, в которой участвовали все оппозиционные силы России, группируя около себя – следовательно, против него, правительства, – множество сил, в сущности, вовсе не оппозиционных. У русских либералов хватило духу, опираясь на поддержку общественного мнения, придать этому торжеству, явно оппозиционному, размеры, до тех пор неслыханные на Руси для похорон частного лица, и, следовательно, нанести еще удар призраку непоколебимости русского абсолютизма. Мертвый Тургенев, окруженный пением православных попов, которых он ненавидел, и многочисленными делегациями групп, в политическую состоятельность которых он не верил, продолжал бессознательно дело своей жизни, выполнение «аннибаловой клятвы». Как его чисто художественные типы, так и его покрытый бесчисленными венками гроб были ступенями, по которым неудержимо и неотразимо шла к своей цели русская революция». Это хорошо понимал и русский император. Когда Александру III доложили о кончине Тургенева, он ответил: «Одним нигилистом меньше!»

* * *

А после торжественных похорон великого писателя началась трагикомедия с его наследством. По воспоминаниям современников, Тургенев переделывал свое завещание три или четыре раза. В первом варианте, написанном в Спасском, он завещал все свое состояние жене брата и их родственникам. А 29 марта 1883 года тяжело больной писатель в тесной парижской квартире на улице Дуэ утром продиктовал русскому послу в Париже Андрею Карцеву свое последнее завещание: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Будучи в здравом уме и твердой памяти, я, нижеподписавшийся, коллежский секретарь Иван Сергеевич Тургенев, на случай моей смерти завещаю все авторские права и литературную собственность на сочинения мои, как изданные, так и неизданные, а равно еще должные мне по контракту книгопродавцем-издателем Иваном Ильичом Глазуновым двадцать тысяч рублей – всецело французской подданной Полине Виардо-Гарсиа. Писано со слов моих и по личной моей просьбе в квартире моей в Париже, улице Дуэ, 50…» Согласно этому завещанию не только права на рукописи, но и все его имущество были завещаны Полине Виардо.

А родная дочь Тургенева не получила ничего. Состоялся суд, и два года подряд после смерти писателя российская пресса внимательно следила за судебным процессом между Пелагеей, внебрачной дочерью Тургенева, и Полиной Виардо. В России все без исключения «болели» за то, чтобы наследство выскользнуло из рук жадной «бабы Виардихи» и оказалось у его дочери, которую все считали единственной законной наследницей. Однако французский суд решил дело в пользу Виардо, лишив тем самым дочь Тургенева наследства. Естественно, что это не добавило любви к «бабе Виардихе» со стороны тургеневских поклонников в России, а уж их было немало. После смерти отца дочь Тургенева Пелагея с двумя детьми осталась без средств к существованию и зарабатывала на жизнь уроками музыки. Суд выиграла мадам Виардо, все его состояние отошло к ней, а она не собиралась делиться им ни с дочерью Тургенева, ни с кем бы то ни было.

Писатель П.Д. Боборыкин: «Этот русский тонкий европеец, несмотря на то что у него было хорошее дворянское состояние, прожил свой век больше на биваках, во временных квартирах и таких же временных собственных домах… Тургенев умер в павильоне дачи «Les Frеnes», который Полина Виардо после его смерти объявила своей собственностью, а самого Тургенева обозвала «жильцом», якобы не имевшим никакого движимого и недвижимого имущества».

Виардо начала безжалостно распродавать имущество писателя, в