Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

превратился в старшего брата. Человека как подменили. С утра пораньше и сразу после уроков бежал в дошкольный корпус и возился с ребенком. Ни бухать, ни гулять ему теперь было не интересно. Даже за учебу теперь взялся, собрался сдавать ОГЭ. В отличие от Лехи, который на эту тему окончательно забил.

Игорь рассказал Лехе всю историю. Оказывается, отца Надюшки он хорошо знал, это был давний сожитель матери, который уже лет двенадцать то появлялся в ее жизни, то пропадал. Он смутно помнил, что именно этот мужик отвозил его, трехлетнего, на помойку на окраине города, когда они с матерью решили избавиться от обузы и выкинуть ребенка на улицу. А вот с Надюшкой вышло иначе. Ее у них изъяли, когда соседи пожаловались на детские крики и полиция с опекой пришли наконец с проверкой. Говорят, мать не сопротивлялась. Да и на кой ей эта девочка сдалась? Очередная нахлебница. Когда Надюшку привезли после приюта в детский дом, Игорь, постоянно крутившийся рядом с социальным отделом, как раз оказался рядом. Сначала услышал свою фамилию «Сорокина» и обомлел. Потом увидел тощенькую страшненькую девчушку, и ему до боли стало жаль этого полуживого воробышка. Как будто мало он в своей жизни видел несчастных детей. Но тут проснулось что-то другое. Странная смесь жалости и тепла. Теперь Игоря как магнитом тянуло к младшему корпусу – он приходил и стоял, глядя на окна, за которыми сидела воробушек Надюшка.

– Сорокин, – однажды воспитательница застала его за этим занятием, – тебе чего здесь надо?

– Я узнал про сестру, – пересохшими от волнения губами прошелестел Игорь. – Это точно она?

– А кто же еще? Адрес твой. Фамилия тоже. Только девчонка совсем отсталая, – женщина покачала головой, – почти не ходит в три года, еле-еле говорит.

– А что с ней такое?

– Мамка твоя постаралась, – воспитательница тяжело вздохнула, – говорят, Надюшка дома все время в кроватке привязанная сидела.

– Это как?!

– Откуда мне знать, – отмахнулась воспитательница, – что слышала, то говорю.

Игорь начал выяснять. Узнал, что мать с отцом Надюшки бухали по-черному, а девочку, чтобы не путалась под ногами и не лезла, куда не надо, держали все время в кроватке. Когда она подросла и научилась сама оттуда вылезать, стали привязывать. Если что не так, били. Кормили редко. Так и росла она, ребенок Маугли, не зная ничего, кроме облезлых стен комнаты в коммуналке и собственной клетки – детской кроватки. Из-за постоянной неподвижности она в итоге почти не ходила, плохо разговаривала и как огня боялась людей. Теперь Игорь постоянно только и думал о сестре. Он чувствовал, что Надюшка – его родной человек. И мечтал отомстить за все, что с ней сотворили. Мечтал убить собственную мать.

Надюшка сразу же приняла брата, потянулась к нему, как цветок к солнцу. Ни одной воспитательнице или нянечке она не разрешала первое время к себе приближаться – ни переодеть ее было нельзя, ни покормить. Признавала она только Игоря. Чтобы поесть, ждала старшего брата из школы, а тот сбегал ради малышки с последних уроков. Хотя Надюшка могла ждать сколько угодно. В прежней жизни кормили ее далеко не каждый день, так что она была привычной. Иногда, если родители уходили в глубокий загул и забывали о существовании дочери, приходилось по нескольку суток подряд голодать. Но это было не самое страшное – в хорошие дни малышка сушила под своим матрасиком хлеб, запасала его и потом им питалась – хуже было то, что она не могла вылезти из своей клетки. Как ни пыталась раскрутить веревки, которыми связывал ее отец, они не поддавались. Приходилось ходить по-маленькому и большому прямо в кроватку и потом там же спать. От этого кожа стала такой, что страшно смотреть. Но эрозии ей в больнице подлечили. Там же откормили. И потом привезли в детский дом. Врачи говорили, что при рождении Надюшка была здоровым ребенком. Только потом, одна за другой, из-за ужасной жизни накопились болезни.

Игорь чувствовал перед Надюшкой свою вину. Если бы он не думал только о себе, если бы, как и раньше, приходил к матери хотя бы изредка – нужен он там или нет, – не проворонил бы рождения сестренки. Смог бы позаботиться о ней. И вот теперь он с остервенением наверстывал упущенное – все обязанности взвалил на себя одного и выполнял. Учил Надюшку ходить, тренировал ее каждый день. Та намертво вцеплялась в его ладонь и шла рядом, как утка переваливалась с боку на бок, постоянно норовя упасть. Но за очень короткое время начался прогресс. И Игорь гордился им как главным достижением своей жизни. Выгуливал Надюшку, кормил ее, разговаривал с ней часами и читал вслух детские книжки. Сам он мало что помнил из домашней жизни, но точно знал – в его раннем детстве такого, как с Надюшкой, не было. Был голод, было одиночество, иногда побои от урода Николая, отца малышки, но такие зверские пытки достались только младшей сестре. Водка и наркотики разрушили его мать, которая больше не защищала своего ребенка. Она перестала быть человеком.

– …Но ты же мне бро[8], – Леха почти скулил, – я не могу здесь остаться!

– Почему?

– Сам знаешь! Через неделю будет суд из-за кражи. Меня посадят!

– Это еще не факт.

– Вот не собираюсь я проверять! – Леха почти плакал. – Директор говорит, магазин не идет на уступки. Требует упечь в тюрягу.

– Сдай Макса с Костиком, – Игорь искренне переживал за друга, – тебе зачтут.

– Тогда мне вообще не жить… Придурок!

– Сам дебил, – безо всякой злости ответил Игорь.

Леха обиженно замолчал. Бежать одному было страшно. Он понятия не имел, что за жизнь ждет его с братьями. Он ни разу с ними не виделся, только переписывался в социальной сети и разговаривал по телефону. Сам дал им номер, и они позвонили. Первые секунды Леха даже не смог говорить, горло перехватило то ли от страха, то ли от счастья. Потом немного пришел в себя и затараторил как сумасшедший. Почувствовал каким-то неведомым образом – свои. И если они нашлись, нет больше смысла париться в баторе и ждать тюрьмы. Зачем пускать под хвост целых два года? У братьев бизнес, сладкая жизнь. Они, конечно, пока еще к себе не звали, но это дело времени – Леха был уверен. Только бы Игоря сейчас уговорить.

– А если и правда за твоей Надюшкой усыновители придут? – невинно поинтересовался он.

– И что? – Игорь напрягся.

– Сам знаешь что, дурашка, – Леха почувствовал, что нащупал правильную тему, – мелкие в баторе долго не задерживаются. Разбирают их как горячие пирожки. В очереди стоят.

– Да пошел ты!

– Нет, ты своей сестре счастья хочешь? – Леха хитро прищурился. – Нормальная семья – это не детдом. Там дети этого… того… – он долго подбирал правильные слова, но и сам толком не знал, как это бывает, – катаются как сыр в масле.

– А как же я? – в глазах Игоря промелькнул испуг.

– А ты все, – Леха победно вскинул голову, – отработанный материал. Ходить ее выучил, супчиками выкормил. Можешь быть свободен.

Игорь выглядел растерянным, на мгновение Лехе даже стало его жаль. Но о себе надо было позаботиться в первую очередь.

– Надо валить! Мои братья богатые люди, ты понимаешь? – Он ловко, как обезьяна, выскочил перед другом и схватил его за плечи. – Жрать будем что хочешь. Телочек заведем. А Надюшке в семье будет лучше!

– Но мы же с ней вдвоем, мы брат и сестра. – Игорь преданно смотрел на Леху, губы его дрожали.

– И что? Вы с ней вместе-то никогда не жили. Запросто вас разделят.

– А если я не позволю?

– Придурок, – Леха застонал от отчаяния, – повторяю для дебилов: маленькому ребенку лучше в хорошей семье.

Он не знал, правда это или нет: так и не довелось испытать на собственной шкуре. Но что-то в этом утверждении было – он почувствовал в доме Кати. И не случайно несмышленая малышня, которую изымали из семей, ревела и просилась «к маме-папе». Да и он сам, пока был маленьким, до судорог того же хотел.

– Отвали! – Игорь толкнул Леху в плечо и потопал дальше своей дорогой.

– Ты куда?

– К Надюшке. – Он был непробиваем как танк.

Леха запрокинул голову и завыл, словно раненый волк. В этом крике звучали отчаяние и дикая боль, но Игорь даже не обернулся. Он бежал в младший корпус. В голове крутилась чудовищная