Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу

Юля прекрасно чувствовала отношение Елизаветы Петровны и отвечала ей лютой ненавистью. Когда они, еще до отлучения матери Кати от дома, оказывались в одной комнате, искры ненависти так и летали. Неприязнь окружающих Юля сканировала четко и тут же отражала ее как зеркало, усиливая эффект в несколько раз. Странно было, что она так легко считывала в людях ненависть к себе, но не могла угадать в них других, лучших эмоций. Или просто была не способна в это поверить? Иначе давно бы уже разглядела Катины чувства.

Несмотря на весь ужас совместной жизни, постоянные обиды и душевные раны, Катя желала приемной дочери только добра. Прошло совсем немного времени, а она уже любила Юлю какой-то необъяснимой любовью – пока еще юной, болезненной и тревожной. Той, которая оберегала и защищала, но не позволяла присвоить себе. Это было сложное чувство. С множеством ограничений и нюансов. А кроме всего, было очень непросто любить дикобраза, готового выставить все иглы в любой момент. Временами на Катю накатывало отчаяние. Ей казалось, что она никогда не сумеет пробраться сквозь эту броню, физически не доживет до ответных чувств…

В тот день Юля пришла из школы заплаканная. Бросила портфель у порога, торопливо стянула кроссовки и убежала к себе. Катя долго ходила под ее дверью, прислушивалась к всхлипам и стонам, прежде чем решилась зайти. Она постучала. Никто не ответил. Тогда приоткрыла дверь и заглянула в спальню. Девочка лежала на постели вниз лицом, ее плечи вздрагивали от рыданий, а сама она казалась, несмотря на почти взрослую оформившуюся фигуру, крошечной и беззащитной.

– Юля, кто тебя обидел? – Катя осторожно присела на краешек кровати и положила руку дочке на плечо. В первую очередь в голову пришли мысли о новых проблемах в школе. Первую волну, когда Юля пришла в класс и родители детей стали возмущаться появлением у них «детдомовской», Кате удалось погасить. Она поехала к классному руководителю и целых два часа рассказывала об особенностях детей-сирот, о последствиях пережитых травм и отказов. Даже подарила две книги – психолога Людмилы Петрановской «К вам в класс пришел приемный ребенок» и свою, «Сломанное детство»

– Никто не обидел. – Из-за всхлипов слова едва можно было разобрать.

– Но ведь что-то случилось. – Катя не переставала гладить напряженное до состояния камня плечо.

– Моя бабушка, – Юля подняла к Кате заплаканное лицо, – моя бабушка умерла!

– Господи, – выдохнула Катя, – дочка, иди ко мне!

Юля послушно села и прижалась лицом к Катиной груди. Она продолжала всхлипывать и стонать, а Катя укачивала ее словно младенца.

Всего две недели назад бабушка Юли звонила Кате – телефон ей дали в опеке. Она хотела поговорить с внучкой, но та отказалась наотрез, заявив, что бабка, скорее всего, опять напилась и разговаривать с ней бессмысленно. Отчасти она была права – Катя за сорок минут беседы, которую никакими силами невозможно было остановить, рассказала обо всем, о чем могла. Описала по просьбе старушки, как сейчас выглядит Юля, какого цвета у нее теперь волосы, какой длины. Ответила, какой у нее рост и вес, заодно получила нагоняй за лишние килограммы девочки: «Не давайте ей много кушать, полнота – это очень плохо». Долго отвечала на вопросы об учебе и чувствовала себя виноватой перед бабушкой за внучкины двойки и тройки. «А в первом классе-то Юля была отличницей и в начальной школе прекрасно училась», – сокрушалась старушка. Катя пыталась мягко объяснить пожилому больному человеку, что детский дом никогда не идет на пользу ребенку, но понимания не нашла. «Это ж санаторного типа, там детям хорошо, – с глубокой уверенностью вещала старушка, – там кормят и поят, да еще и лечат». Очень скоро разговор превратился в сплошной кошмар. Монолог одинокого старого человека без конца и начала. В ход шли рассказы о неведомых дальних родственниках, о старушечьих обидах на родню. Время от времени Катя отводила руку с телефоном от уха, чтобы Юле было лучше слышно. Она так и не согласилась поговорить с бабушкой, но в то же время сидела рядом как пристегнутая, никуда не уходила. Наконец Кате удалось прикрыться маленькой Машей, которая начала громко требовать маминого внимания, и распрощаться.

– Хочешь, съездим к ней, навестим? – спросила она Юлю после того, как с облегчением повесила трубку.

– Нет.

– Почему? Больной человек, лежит целыми днями одна. Ей не хватает внимания.

– Даже и не подумаю, – Юля резко встала со стула, – когда я была там в последний раз, она на меня наехала за то, что я толстая.

– Да забудь ты, когда это было?

– Не собираюсь я забывать! – Юлька снова завелась с пол-оборота. – Они все от меня чего-то хотят! Чтобы училась на пятерки, чтобы была худой, чтобы зубы здоровые, а волосы длинные и блестящие. Достали!

И вот прошло всего две недели – и бабушка умерла. Катя понимала, что бедный ребенок не только переживает смерть родного человека, но и мучается жутким чувством вины за то, что не захотела увидеться с бабушкой, поговорить. Она продолжала укачивать плачущего ребенка и приговаривать едва слышно:

– Юля, маленькая моя, ты не виновата ни в чем. Так получилось, что вы не успели попрощаться, но это не так страшно. Бабушка была уже старенькой, долго болела, не вставала с постели. Как говорят, отмучилась. Мы с тобой поедем на похороны, ты ее увидишь. И скажешь все, что хотела. Попрощаешься.

– Правда? – Юля подняла на Катю заплаканные глаза, не веря своим ушам. – А можно?

– Нужно, – Катя вздохнула и сильнее прижала Юлю к себе, – поедем вместе. Кто тебе сообщил?

– Тетя Оля, бабушкина сестра.

– Хорошо. Ты узнай у тети Оли, куда и во сколько нам приезжать. Мы будем.

Они выехали за полтора часа до начала церемонии, хотя дорога должна была занять всего сорок минут. Но просчитались. У Кати, как назло, сломался навигатор, никак не желал показывать дорогу. Поэтому она и не любила ездить за рулем в незнакомые места, предпочитала вызвать такси, но ради Юли на этот раз рискнула. В итоге пришлось ехать по указателям, блуждать и теряться. Катя никогда в жизни не была на Хованском кладбище и сначала по ошибке заехала на территорию завода, расположенного по соседству, потом пришлось выбираться оттуда, блуждая по промышленной зоне. Когда они добрались до центральных ворот кладбища, на часах было без пяти полдень. Юля позвонила тете Оле и только в этот момент узнала, что ехать нужно было в крематорий. А не на само кладбище.

Они бежали как сумасшедшие. Их дождались. Родни собралось человек тридцать, по рядам прокатился недовольный гул – дескать, как же так, опоздали. Юля, увидев бабушку в гробу, снова разревелась и не могла остановиться до конца церемонии. Ей что-то говорили, соболезновали, потом настало время речей. Нашлась родственница, одна из дочерей тети Оли, которая написала по случаю целый рассказ и зачитала его. Из художественного произведения выходило, что в молодости Юлина бабушка вела веселую жизнь, была душой компании, легко влюблялась. Катя мысленно переводила информацию на язык реальности – пила, меняла мужей, детьми не занималась. Оба ее ребенка в итоге оказались в тюрьме: сын за убийство, дочь за распространение наркотиков. Стараясь держаться поближе к стене и в тени, Катя незаметно разглядывала Юлиных родных. С первого раза было сложно разобраться, кто и кем ей приходился, но по всему получалось, что двоюродных теть и дядь, с их многочисленными детьми и женами-мужьями, было у девочки предостаточно. Все они оказались прилично одеты, вели себя интеллигентно и после окончании церемонии кремации вежливо раскланивались друг с другом. На поминки большинство из них ехать отказалось – слишком далеко, почти за сто километров от Москвы, в дом тети Оли и ее дочери. Катя решила, что не ехать в такой ситуации невозможно, даже несмотря на сломанный навигатор. Юля была на похоронах единственной внучкой усопшей, остальные самые близкие ей люди – сын, дочь и старший внук – находились в тюрьме. Катя только пожаловалась на собственный топографический кретинизм, и хозяйка дома предложила пересесть с Юлей к ним в машину, показывать путь.

Ехали долго, почти три часа. Катя уже поняла, что при всем желании не успеет попасть