Столицы мира (Тридцать лет воспоминаний) - Петр Дмитриевич Боборыкин

капуста, и сосиски, и другая общегерманская стряпня. Она такъ же даетъ себя чувствовать въ ѣидѣ небольшихъ ресторанчиковъ, закусочныхъ и пирожныхъ, устроенныхъ по образцу венскихъ кафе, гдѣ вы можете имѣть точно тѣ же самые напитки и яства, какъ на венскомъ Рингѣ. Въ Лондонѣ такое вторжение нѣмецкихъ привычекъ и вкусовъ менѣе поражаетъ, чѣмъ то что вы стали замѣчать на парижскихъ большихъ бульварахъ въ самые последніе годы. Казалось бы, послѣ войны, при постоянномъ патріотическомъ напряжении французовъ и частыхъ вспышкахъ непріязни въ нѣмецкихъ и французскихъ газетахъ — все нѣмецкое должно быть въ высокой степени антипатично для парижанъ; а между тѣмъ, что же мы видимъ? Типичнѣйшее выражение парижской уличной жизни — кафе, съ его векоѣымъ устройствомъ, порядками, консоммаціями, которыя служатъ образцомъ для континентальной Европы, быстрыми шагами идетъ къ перерожденію — и во что же? Ни во что иное, какъ въ нѣмецкую пивную, въ Bier-halle. Это началось уже давненько, еще въ концѣ второй империи. Послѣ выставки 1867 г. сразу полюбилось парижанамъ венское пиво Дреэра. Эта фирма завела и послѣ выставки нѣсколько пивныхъ съ вѣнской ѣдой. И своеобразный видъ полутрактира, полукафе сталъ очень привлекать парижскую публику. Завелись и другіе brasseries. И предметомъ потребленія сдѣлалось почти исключительно пиво и вечерняя ѣда въ нѣмецкомъ вкусѣ. Нѣкоторыя изъ такихъ brasseries, больше въ сторону Монмартра, въ кварталѣ артистовъ и писателей, пріобрѣли большую извѣстность. Но самыя главныя кафе на центральныхъ бульварахъ, добивавшіяся, такъ сказать, историческаго имени, все еще держались съ той же обстановкой и тѣми же консоммаціями. Пиво — въ видѣ такъ называемыхъ «боковъ»— стали пить въ Парижѣ все сильнѣе и сильнѣе, но въ такихъ кафе оно подавалось въ небольшихъ стаканахъ, по непомѣрно дорогой цѣнѣ; и своего — французскаго, иногда эльзаскаго производства. Теперь, если вы нѣсколько лѣтъ не бывали въ Парижѣ, вы, коыечно, съ удивленіемъ найдете почти полную метаморфозу. Одинъ изъ самыхъ старыхъ и всемірно извѣстныхъ домовъ бульвара Cafè-Riche, (сдѣлавшійся въ концѣ второй имперіи любимымъ кафе-рестораномъ свѣтскихъ виверовъ, писателей и журналистовъ), не могъ уже держаться на прежней высотѣ. Ему пришлось, одному изъ первыхъ, уступить новымъ нѣмецкимъ вкусамъ бульварной публики и онъ, сохраняя у себя отдѣленіе ресторана, самое кафе превратилъ въ пивную а настоящимъ мюнхенскимъ пивомъ, мало того, вся внутренняя отдѣлка получила совсѣмъ уже иной стиль, не то, чтобы совершенно нѣмецкій, но ничего не имѣющій обшаго съ классической отдѣлкой парижскихъ и дорогихъ и средней руки кафе. Теперь нельзя уже бойко торговать, не давая за сравнительно дешевую цѣну пиво изъ лучшихъ мюнхенскихъ пивоваренъ. Можетъ быть, благодаря этому превращенію такой стародавний домъ кокъ Café-Riche, еще просуществуетъ много лѣтъ, между тѣмъ, какъ его собратъ, не менѣе, и даже болѣе знаменитый, Тортони — уже погибъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ — Тортони, имѣвшій блистательную исторію, повитый воспоминоніями о всемъ, что Парижъ въ теченіе многихъ лѣть создалъ по части свѣтскаго изящества и прожиганія жизни. Туристамъ-иностранцамъ и провинциаламъ, попадающимъ въ Парижъ въ первый разъ — это, конечно, все ровно но старожиламъ и темъ изъ иностранцевъ, кто полюбилъ всѣ традиціи и реликвіи бульвара — дѣлается, конечно, грустно, когда они проходятъ мимо угла Итальянскаго бульвара, гдѣ было знаменитое крыльцо съ нѣсколькими ступенями, стариннаго типа, ведущее въ нижнее помѣщеніе историческаго кафе. Теперь тутъ не больше, не меньше, какъ магазинъ готовой обуви. Такое же превращеніе другого обширнаго и богато отдѣланнаго бульварнаго кафе въ пивную произошло также въ недавніе годы. И Grand-Cafe — послѣдній бойкій пунктъ бульварнаго фланерства по направленію къ Мадленѣ—теперь поправилъ свои дѣла и бойко торгуетъ по вечерамъ, благодаря хорошему мюнхенскому пиву и оркестру цыганъ, играющему каждый вечеръ совершенно такъ, какъ гдѣ-нибудь въ Берлинѣ, Вѣнѣ или Пештѣ. И одинъ изъ салоновъ отдѣланъ даже въ чисто нѣмецкомъ вкусѣ, съ деревянными дубовыми стульями средневѣковаго образца. Пиво подается въ большихъ кружкахъ, и на столахъ стоятъ корзины съ хлѣбомъ, что уже прямо показываетъ, какъ парижане подались въ своихъ привычкахъ. Двадцать пять лѣтъ тому назадъ сидѣть въ хорошемъ кафе съ кружкой пива или какого-нибудь другого прохладительнаго и жевать при этомъ хлѣбецъ, посыпанный солью, было бы совершенно немыслимо.

Онѣмечилось кафе — теряетъ свою типичность и его прислуга. Гарсонъ въ курткѣ, укутанный въ длинный фартукъ, былъ для всѣхъ пріѣзжихъ однимъ изъ самыхъ привлекательныхъ символовъ Парижа. Вы еще юношей, читая романы съ иллюстрациями и перелистывая карикатуры, сживались с нимъ; онъ для васъ дѣлался чемъ-то роднымъ и забавамъ, и веселымъ въ одно и то же время. Врядъ ли есть на материкѣ Европы, хотя еше одна такая яркая бытовая фигура, как гарсон парижскихъ бульваровъ. Вы не только его знали вообше, но вамъ, на протяженіи десяти и более лѣтъ, отдельные лица дѣлались знакомы, точно своя собственная прислуга. Хорошій гарсонъ десятки лѣтъ остается в одномъ и томъ же домѣ. Есть еще до сихъ пор на бульваре нѣсколько таких представителей прежнихъ эпохъ, особенно изъ тѣхъ, которыхъ спеціальная обязанность: появляться съ двумя большими металлическими кофейниками чернаго кофе и кипяченаго молока на крикъ того гарсона, который вамъ служитъ. Тонъ бульварной прислуги уже не тотъ, что двадцать пять лѣтъ назадъ. Какъ и въ отеляхъ, вы чувствуете, что съ тѣхъ поръ капиталъ и трудъ навели одинъ на другой свои батареи, и взрывы вражды могутъ разразиться ежеминутно. Безъ всякой придирчивости, вы поневолѣ находите, что достолюбезный когда-то вамъ гарсонъ исполняетъ свои обязанности иначе, чѣмъ прежде. Онъ часто хмуръ, небреженъ въ обращеніи и вообще менее услужливъ; a въ памяти вашей сохранилось множество примѣровъ того — какъ гарсоны бывали прежде ловки и предупредительны, какою отличались они изумительной памятью и наблюдательностью.

Помню, во вторую зиму, проведенную мною въ Парижѣ, я довольно часто захаживалъ въ кафе, имевшее тогда большую извѣстность въ Парижѣ и тоже исчезнувшее вмѣстѣ съ своимъ сосѣдом — рестораномъ «Aux frères provenceaux»; это было Café de la Rotonde, внутри Пале-Рояля. Тамъ получались русскія газеты, тогда еще довольно рѣдкія въ Парижѣ; имѣлся и «Русскій Инвалидъ», бывшій въ то время большой политико-литературной газетой. Я спросилъ себѣ «Инвалидъ» и сѣлъ за однимъ изъ столиковъ, окружавшихъ ту стеклянную ротонду, отъ которой и шло названіе кафе. Я конечно, не замѣтилъ физіономіи гарсона, служившаго мнѣ. Прихожу черезъ нѣсколько дней, сажусь на то же мѣсто, спрашиваю себѣ чашку кофе, и гарсонъ сейчасъ же кричитъ вглубь кафе, гдѣ стояла конторка: — Envoyez l’invalide russe!

Въ мое время въ Латинскомъ кварталѣ держался еще типъ студенческаго гарсона по отельчикамъ, пивнымъ и кафе. Въ немъ нѣкоторая безцеремонность была очень характерна и ни мало не задѣвала васъ.