Мои друзья медведи - Валентин Сергеевич Пажетнов

просунулась лапа и старательно скребла по подоконнику, рассчитывая подцепить на нем что-нибудь. Я громко ухнул – подал сигнал медвежьей тревоги, и лапа исчезла. Выглянув в дверь, я увидел стремглав удирающую от окна Катю. Посмотрел еще раз на окно и вспомнил, что в самом углу подоконника оставались лежать два или три сухаря. Они исчезли. Лаборантка этими сухарями, конечно, не пользовалась. Значит, их стащила Катя, выбив окно. Опасаясь, как бы она не выбила жалкие остатки стекла, я оградил окно снаружи высоким частоколом, надеясь таким образом защитить его от посягательств медвежонка. От этого в избушке стало совсем сумрачно, но с эти пришлось смириться, выбирая из двух зол меньшее. Катя постоянно проявляла повышенный интерес к окну, и мне не раз приходилось прогонять ее, когда она пыталась пробраться к окну через частокол или по бревенчатой стенке самой избушки. Прошло несколько дней, прежде чем она отказалась от упрямой затеи.

Катин мох

Ранним утром мы подошли к болоту «Катин мох» – обширному верховому болоту с редкими окнищами – небольшими озерцами. На высоких, часто встречающихся кочках обильно плодоносит клюква. По болоту разбежались редкие, низенькие сосны, оставляя посередине обширный чистик с ровным, как стол, моховым ковром. По краю болото густо заросло багульником и голубикой. Чистые мхи перемежались сосновыми гривами-островами, кое-где над моховым покровом возвышались кустики черники. Болото живет своей жизнью. Кормит зверей и птиц ягодами, травами, семенами и хвоей сосны. Питает реки водой, которую собирает, бережно хранит, очищает от попавшей с дождями грязи, пропуская воду через моховой фильтр, и экономно расходует. После лесной чащобы радует глаз своим простором, светом, особым, волнующим запахом.

Вначале нам пришлось преодолеть хлюпающую и чавкающую низину, заросшую ольхой. Корни деревьев, покрытые мхами, причудливо изгибаясь, переплетались, выступали над землей, отчего у самих деревьев образовались высокие кочки. На них кое-где росли папоротники, разбросав по сторонам перья своих длинных листьев. Между кочками матово поблескивала торфяная жижа. Я прыгал с кочки на кочку, проваливался между корнями в замаскированные мхом дыры, но продвигался вперед довольно быстро. Медвежата не утруждали себя прыганьем и весело шлепали прямо по жидкой грязи.

Болото встретило нас низким туманом, сквозь который неясным желтым пятном просвечивало восходящее солнце. Не решаясь сразу войти в это сырое царство, я присел на кочку. Как бы поддерживая мое желание, медвежата пристроились на соседней. Солнце поднималось все выше, набирало силу. Пахнул слабый ветерок, оторвал туман от болота и потащил его, разрывая на лоскуты о чахлые, низенькие сосны. Лоскуты эти рассеивались, цеплялись за кустики голубики и багульника, таяли на глазах. Лишь в сосновой гриве, клином врезающейся в ровную гладь болота, какое-то время еще виднелись белые пятна, загнанные туда ветром и солнцем. По всему болоту, куда ни посмотришь, рассыпались ватные шарики пушицы, качающиеся на тонких ножках. Мы вышли на ровный мягкий моховой ковер. Медвежата держались рядом, жались к ногам. Первое время я не мог понять причину их осторожности. Смотрел по сторонам, искал следы зверей, которые на мху сохраняются долго, и их запах мог вызвать беспокойство у медвежат. Внимательно слушал, но ничего особенного не увидел и не услышал. Лишь позже я догадался, что медвежат смущал открытый простор болота. После привычной лесной чащи светлое болото было для них необычным местом и, конечно, настораживало.

Постепенно мишки свыклись с новой обстановкой, но далеко не уходили.

В первый раз на болоте

Пригрело солнце, от болота потянуло пьянящим запахом багульника. На дальних окнищах трубно прокричали журавли. Совсем рядом тенью прошмыгнул, свистнув крыльями, ястреб-тетеревятник. Медвежата зафыркали и бросились ко мне – испугались необычного звука. Но вскоре они успокоились и начали лазать по кочкам, отыскивая прошлогодние, ссохшиеся и провалившиеся в мох ягоды клюквы.

Мы шли по болоту. Медвежата разрушили до основания два встретившихся на пути пня. Труха, из которых они состояли, совсем высохла, сыпалась рыжей пылью, и носы медвежат из черных стали светло-коричневыми, а шерсть и лапы покрылись светло-бурыми пятнами. Расправившись с пнями, они начали лазать по соснам, забирались на самые вершины, раскачивали и гнули макушки. Некоторые сучки не выдерживали их тяжести и с треском ломались, но ни один медвежонок не упал – держались они крепко. Катя нашла старую сосновую шишку, темно-коричневую от пропитавшей ее влаги, улеглась поудобнее и всю ее разгрызла, выталкивая языком изо рта отдельные чешуйки: что найдет – все на вкус пробует.

Ближе к полудню солнце начало припекать. Над болотом заструилось марево. Медвежата, разомлевшие от жары, тяжело и часто задышали. Мы пошли к лесу. Встретилась ямка, наполненная желтой болотной водой. Медвежата тут же в нее забрались. Я отошел уже далеко, настойчиво подавал позывной сигнал, а малыши все никак не могли расстаться с прохладной лужей. Наконец они догнали меня и пошли следом. Шерсть их отмылась и отливала теперь темно-красной медью. Шли они степенно, друг за другом, и вся процессия выражала собой покой и силу.

Еще несколько дней мы жили в урочище «Мартиновы Нивы». Пасмурные дни сменялись солнечными, теплые ночи – холодными. Каждый день на рассвете мы шли «работать», регулярно посещая одни и те же места, чтобы не беспокоить медвежат новой обстановкой. В естественных условиях медведица с медвежатами также подолгу живет на одном месте, потом переходит на новое, и опять 10–12 дней можно видеть следы семьи на участке в 6–8 гектаров.

Взвешивания показали, что медвежата начали прибавлять в массе. Значит, с этого момента, в возрасте шести месяцев, они способны существовать, питаясь только естественными кормами, которые находят в лесу.

Наступала пора созревания черники, и мы оставили урочище «Мартиновы Нивы», где в тот год ягода не уродилась. Переход к границе заповедника занял несколько часов, после чего началось осваивание новых угодий.

В очередной сеанс связи с женой я взял у нее палатку и установил ее в километре от небольшого, но урожайного черничника. Теперь я вооружился кинокамерой, надеясь отснять на кинопленку некоторые эпизоды из жизни медвежат, а потом, просматривая проявленную ленту, расшифровать отдельные фрагменты их поведения. Мне не один раз пришлось гонять мотор вхолостую, прежде чем малыши привыкли к камере и перестали обращать внимание на ее негромкий, но подозрительный, шипящий звук. Занимаясь фотографией, я, тем не менее, имел самые смутные представления о киносъемке и, на всякий случай, продолжал регулярно вести записи. Как они мне потом пригодились!

Палатку установил в молодом, прозрачном березняке у края клеверного поля. Повоевал