Брат, мой брат - Вера Вкуфь

— Нет уж, давай сейчас говорить! Чего ты взъелась-то? Что мы такого сделали?

Мать прорывает:

— Ты не понимаешь, что ли, что это — извращенство? Ладно, он, — она кивает на Витьку, — мужикам всегда только трахаться надо. А ты, получается, с братом связалась! С бра-том!

— Да какой брат! Если нет в нас общей крови! — кажется, я это уже говорила, но что ещё мне сказать?

Тут у матери на глазах неожиданно наворачиваются слёзы:

— Такой брат, что ты вместе с ним росла. Для тебя семья — вообще ничто? Один мне нервы делает, теперь вы ещё!

С этими словами мать буквально бросила дверь и торопливо вышла из коридора. Дверь захлопнулась щелчком, оставив меня в одиночестве. Я с колом в сердце вспоминаю, что на последних материных словах Витьки уже не было в дверном проёме.

— Вить! — кричу я, выскакивая на лестничную клетку.

Только бы не успел уехать!

Его взлохмаченная голова выглядывает от лифта. Глядя на него кажется, что в следующую секунду он нырнёт обратно. Но его взгляд цепляется за мою пижаму — приличную и длинную, просто в пижамах на лестничную площадку не выходят. И останавливается на носках — накинуть тапки мне даже не приходит в голову. В голове стучит только одна мысль — Витька вернулся…

Кажется, мой видок меняет первоначальные Витькины планы. Двери лифта лязгают железом, а он всё равно остаётся на лестничной клетке.

— Замёрзнешь, — буркает он, — домой иди.

Будь в его голосе чуть больше жизни и чуть меньше загробия, я бы обиделась.

— Не пойду, — отвечаю я и подхожу ближе.

Его взгляд не фокусируется на моём лице, а виной кружит около. На его лице — светлая щетина, а вещи словно из одного места.

— Где ты ночевал? — спрашиваю я.

— На вокзале, — нехотя отвечает Витька.

— Чего тогда не уехал? — мой голос стал холоднее.

Тут Витька, наконец, сосредотачивается на мне. От его взгляда меня бросает в дрожь.

— А ты со мной поедешь?

Кажется, в этот вопрос он вложил столько решительности, сколько другие не наживают за всю жизнь.

Моя мать обозвала его нехорошими словами. Я его практически прогнала. А он, не уехав, остался. Вернулся ко мне.

Я отвечаю:

— Поеду.

***

В автобусе дальнего следования меня всё время клонит в сон, и я то и дело приваливаюсь к Витькиному плечу. Высокое сиденье от транспортной дрожи вибрирует у меня на спине, отчего коротко потрясывается тело. А вот Витькиному телу, кажется, эта дрожь совсем не передаётся. И он кажется мне твёрдым и надёжным.

То, что я совсем недавно его чуть не потеряла, ощущается очень остро.

К нашей остановке ноги у меня затекают, так что к выходу я иду как русалочка — по ножам. Видимо, это очень заметно со стороны, потому что Витька не дожидается, пока я спущусь по ступенькам, а просто подхватывает меня под ягодицы и ставит на твёрдую землю. И это с учётом того, что на нём дополнительный груз из большой спортивной сумки.

То, как проходили сборы этой сумки — разговор отдельный.

Витька поначалу наотрез отказывался заходить в квартиру, говоря, что ему ничего брать не надо. А я устала шастать на лестницу и уточнять, какая ему нужна пена для бриться. Так что всё-таки затащила Витька внутрь. В этот момент в глубине квартиры раздался такой звук, будто дракон пошатнулся на своих сокровищах. Но я предпочла сделать вид, что Бильбо надел волшебное кольцо, и никак не прореагировала.

В общем, это всё немного напоминало незримый побег, а когда я захлопнула за собой дверь, то почувствовала, будто спина у меня полыхает огнём.

Признаться, к городу мы с Витьком подъехали уставшие — и он, и я с оттяжкой перебирали ногами. Да и сам город встретил нас иначе: брызгами дождя. Не нормальным дождём, а именно что брызгами, подло залепляющими лицо и одежду, но совершенно недостаточными для того, чтобы открывать зонт. Хотя кажется зонта ни у меня, ни у Витьки с насквозь промокшей и свалившейся на одну сторону чёлкой, нет.

Всё равно, по мне — самый дурацкий тип дождя, который и мочит, и вроде не при чём. Лучше уж по нормальному — залить, как из ведра, погрохотать громом, попугать молниями и закончиться.

Из-за неровностей асфальта луж на дорогах больше, чем этого самого асфальта. Так что ни я, ни Витька уже не стараемся их обходить, а тупо шлёпаем по самой глубине. Кстати, мне кажется, или вид у Витьки, тащащего только небольшую сумку, гораздо более угруженный, чем когда он тащил и свой, и мой баулы?

— Эй! Осторожнее можно? — возмущается он, когда я, не рассчитав, сильно топаю в самую глубину лужи, отчего грязные брызги пятнами бахаются на Витькину брючину.

— Я тебе сейчас покажу — осторожнее! — нарочно загребаю подошвой так, чтобы Витьку обдало почти до колен. И плевать, что мне из-за этого замочило носок.

Конечно, соревновательный дух тут же проснулся в моём брате, и меня обдало гораздо выше колен.

— Ты чего! Меня нельзя — я девочка, — возмущаюсь я подобной дерзости и подпрыгиваю на месте.

— И меня нельзя, — тут же отзывается Витька. — Я ключи от квартиры не взял.

— Чего? — я ещё не разобрала смысла последних слов, а уже почувствовала, как ужасно вытягивается моё лицо.

Про то, что ключи от квартиры не по умолчанию к нам привязаны, я совсем не подумала. И что их нужно было брать как-то не подумала…

— Да ладно, — не сдерживаясь, начинает потешаться Витька — видимо, над моим лицом. — Я пошутил.

В доказательство он выуживает из кармана звякнувшую связку знакомых ключей — короткого и длинного.

— Блин, напугал!

Повторного визита в ту обитель я бы не выдержала.

Витька вдруг подрывается и, словно заправской спортсмен, подрывается бежать вперёд.

— Эй! Куда! — только и остаётся крикнуть мне его удаляющейся фигуре.

А потом, чтобы не остаться в одиночестве, приходится подрываться тоже и бежать за ним.

Нет, по Витьку явно плачет какая-нибудь спортивная секция. Так носиться, ещё и с дополнительным грузом — это надо исхитриться! Да и вообще у меня должно быть преимущество — я выше, легче и худее! Почему же тогда, чтобы догнать брата, мне пришлось чуть ли не выплюнуть сердце?

Остановившись на последнем повороте, он, наконец, падает ладонями на коленки и замирает в позе стульчиком, чтобы отдышаться. Слава Богу. Я тут не единственная развалина.

— Чего припустил-то? — отдышавшись немного, сразу возмущаюсь. — Я дорогу всё равно помню.

— Бег