От Рабле до Уэльбека - Оксана Владимировна Тимашева

он пишет первую версию своего «Тартюфа». Пьеса провоцирует скандал, и ее тотчас запрещают. Но драматург постоянно сражаться с церковью и так называемой Кампанией или Обществом Святых даров за право ее играть, но получит он ее только после четвертой редакции пьесы в 1669 году. Также философски глубоко, полемично и неожиданно ново написаны его пьесы «Дон Жуан» (1665) и «Мизантроп» (1666). Ритм, в котором работает актер-писатель-драматург, весьма напряженный. Иногда в год он пишет по две-три пьесы. Так, в том же 1666 году написан его «лекарь поневоле», а в последующие годы прибавляются «Амфитрион» (1668), «Скупой» (1668), «Проделки Скапена» (1671), «Ученые женщины» (1672), «Мнимый больной» (1673). В 1666 году у Мольера впервые возникают трудности со здоровьем, потом его здоровье резко ухудшается, и 17 февраля 1673 года на четвертом представлении «Мнимого больного» ему становится плохо, и вечером того же дня он умирает. Подлинным желанием Мольера было дойти до конца в искусстве, в страсти и умереть на сцене, раз уж он выбрал для себя искусство актера.

Напряженная лихорадочная жизнь, которую он вел, интриги и ссоры с писателями и драматургами, например, с Корнелем и Расином, многочисленные тайные и открытые заговоры против него могли подкосить его еще раньше. Многие издевались над тем, что он женился на дочери своей любовницы Мадлены Бежар, которая была на двадцать лет моложе его. От этого брака родилось трое детей, двое из них умерли, выжила только младшая дочь. Людовик XIV поддерживал Мольера, платил ему приличную пенсию, был крестным отцом его старшего сына. Публика Мольером восхищалась, и после его смерти труппа актера-драматурга имеет лучшую репутацию в столице. По приказанию короля, слившись с труппой «Бургундского отеля», она образует театр, известный сегодня всем и каждому как «Комеди Франсез» или как «Дом Мольера».

Из всех писателей семнадцатого столетия именно Мольер оказался наиболее сценичным, долговечным и универсальным, мощным по своему художественному воздействию. Его авторитет сегодня непререкаем и бесспорен, как авторитет монарха в эпоху абсолютизма. Отношения с властью у драматурга были, как у каждого мыслящего художника, весьма сложными, но он чувствовал к себе симпатии и поддержку короля, непосредственно обращавшегося к нему со словами: «Не сердите святош, это люди беспощадные!» Король имел в виду членов Общества Святых Даров, под покровом благотворительности исполнявших функции тайной полиции. Принцы, придворные, сановники, Анна Австрийская, герцогиня Бульонская, госпожа де Ментенон, с виду весьма невинно и благожелательно, осуществляли негласный надзор над населением, подозрительными лицами, накапливали компрометирующие писателя материалы. В особенности они боролись со светской музыкой и театром. Современники называли их общество «заговором святош» или «кабалой». Формально у кабалы были основания ополчаться против своих ближних, против людей своего сословия и разночинцев. Свободомыслие, либертинаж, вольность суждений слишком глубоко пронизывали умы, плоховато обстояло с нравственностью. Однако в семнадцатом столетии было кому этими вопросами заниматься. Папский орден иезуитов, с одной стороны, янсенистская община, с другой, ломали копья по поводу исправления человека. Но если иезуиты допускали в людях двусмысленности, компромисы и прочие «естественности» жизни, то янсенисты (последователи теолога Янсения) стремились к «чистоте», идеалам и абсолютам. Разногласия между этими двумя духовными сектами временами превращались в настоящие распри, дискуссии на религиозные темы, слабо прикрывавшие политические. На придворных большее влияние оказывали иезуиты. Они охотно выбирали духовников из их среды, поскольку те свободно смешивали религию и политику и в нужных обстоятельствах пользовались то первой, то второй. В орбите влияния янсенистов, обеспокоенных воспитанием «внутреннего человека», были многие высокопоставленные лица, а также выдающиеся ученые, юристы, филологи, философы. Среди янсенистов был и Блез Паскаль, автор антииезуитских «Писем к провинциалу» (1656), оказавших большое влияние на последующую французскую литературу, и в первую очередь на Мольера как автора «Тартюфа».

Как сказал К. Станиславский: «Тартюф» Мольера не просто Тартюф, а все человеческие тартюфы вместе взятые. Когда Мольер описывает жизнь, происшествие, частное лицо, то получается воплощение общественного порока или какой-нибудь страсти. Тартюф пытается одурачить людей поддельно ревнивым отношением к вере и притворной любовью к ближнему, однако деяния его обнаруживают как подлеца. «В проступке нет вреда, в огласке только вред… Так не грешно грешить, коль грех окутан тайной». В образе Тартюфа есть цинизм и надменность придворного вельможи, но также грубые, низкие ухватки приходского служки. С момента создания «Тартюфа», кажется, никто не превзошел Мольера в разоблачении ханжества. Он также справедливо напомнил «честным людям», что нельзя быть раззявами, то есть прямодушными до простоты, слепыми и доверчивыми с выставляющими напоказ свои добродетели, рисующимися людьми. История в доме Оргона могла бы быстро кончиться, если бы не прозорливый король. Только вмешательство как deus ex machina спасло несчастное семейство простодушного хозяина.

Характерная черта литературы семнадцатого столетия: обобщенное и абстрагированное изображение человеческих страстей, характеров и пороков. Мы находим его в драмах, в баснях и в афористическом жанре. Не на тему ли Тартюфа было сказано Вовенаргом? «В светском обществе разум обычно первым сдает свои позиции: люди глубокого ума нередко оказываются в подчинени у глупца и самодура; они начинают изучать все его слабости, прихоти, капризы, они потакают ему, идут на любые уступки, ни в чем не перечат. Если он благодушно настроен — его превозносят до небес и как бы благодарят за то, что он не всегда невыносим. Его боятся, балуют, и даже любят».

У героя Тартюфа находили сходство с реально существовавшими лицами: с аббатом Ла-Рокетом, например, с авантюристом Шарни, с монахом-кордельером Итье и многими другими. В качестве прототипов Тартюфа называют героя третьей новеллы восьмого дня у Джованни Бокаччо, и героя пьесы Пьетро Аретино «Лицемер», и персонажей сборника Фламино Скала «Педант». Но Мольер был самостоятелен в создании социального типа огромной обобщающей силы. Имя Тартюфа неслучайно стало нарицательным и остается таковым до наших дней.

История Дон Жуана тоже достаточно знаменитая и популярная история. Сюжет использовал Тирео де Молино, итальянцы Джильберто и Чиконелли, французы Вилье и Доримон. Сценические эффекты, необходимые для этой пьесы (говорящая статуя, вспыхивающее пламя, падающий в ад главный герой), нравились публике. Но сам Дон Жуан, распутник и любитель дам, как человек нуждался в новом социальном и психологическом анализе, именно этим он был интересен взявшемуся за его образ Мольеру. Играющий чужими жизнями авантюрист, искусный мастер зла, кто он и откуда пришел? Более чем отдельные его современники, Ларошфуко, например, Мольер уверен в том, что «природа человека, изначально присущие ему свойства взаимодействуют с судьбой и проявляют себя в общественном бытии». «Большинство женщин, — пишет Ларошфуко, — сдается не потому, что сильна их страсть, а потому что велика их слабость.