Дорогой мужества - Д. Хренков

* * *

Очерк «Доблесть разведчика» был уже подготовлен к печати, когда из Горького пришло письмо от Василия Николаевича Кириллова. Он писал:　

«В отделении, которым командовал Евсеев, я был парторгом. Кроме командира, вступившего в кандидаты партии, все остальные — комсомольцы. Жили мы очень дружно, как одна семья. Хорошие были ребята, настоящие балтийские матросы!　

Хотелось бы дополнить ваш рассказ. Когда Евсеев бросил гранату и подбежал к упавшему генералу, чтобы выхватить у него планшет, я тоже выскочил из кювета и прикончил фашиста штыком винтовки. Генерал лежал на планшете и вцепился в него обеими руками. Нам, к сожалению, не удалось захватить этот трофей: гитлеровские автоматчики открыли яростный огонь. Пришлось отходить…　

Мы долго отсиживались в лесу у озера, пока не стихла тревога. Вернувшись с двухсуточным опозданием в часть, Евсеев и я получили от командования по пять суток гауптвахты в наказание за самовольство. Однако, когда факт уничтожения генерала подтвердился, взыскание было отменено, всем нам объявили благодарность. Младшего сержанта Евсеева за смелые и инициативные действия представили к награде.　

Образ этого человека на всю жизнь запал мне в память. Как жаль, что до сих пор неизвестна его дальнейшая судьба…»　

Кто знает, возможно, не сегодня, так завтра откликнется еще кто-нибудь из боевых друзей Евсеева, и рассказ его поможет, наконец, узнать, жив ли доблестный разведчик.

И. Пономарев　

В НОЧЬ И В ПУРГУ

Отшумели весенние ветры. Ледовая трасса на Ладоге — главная артерия, связывающая блокированный Ленинград с Большой землей, — прекратила свое существование. Теперь подвоз грузов для жителей города и его защитников должна была обеспечить Ладожская флотилия.　

Но напряжение на дороге с началом первой военной весны не уменьшилось. Зимой было проще. Скованные морозом болота не представляли серьезной опасности. Дорожники очищали трассу от снега, заделывали выбоины. Иное дело весной. Распутица, частые дожди сделали дороги ладожской низменности непроходимыми. Приходилось осушать участки, прокладывать лежневые и бревенчатые пути, вместе со строителями сооружать складские помещения, без которых можно было обойтись зимой, по никак не обойдешься летом. Но и это не все. Те же дорожники должны были работать на разгрузке и погрузке.　

В один из весенних дней на станцию Кобона прибыл эшелон с пополнением. Над домами низко висели черные тучи, лил холодный косой дождь. Порывистый ветер с Ладоги валил с ног. До местечка Бор приехавшие девушки добирались на машине по грязной дороге. Поселили их в палатках, выдали гимнастерки, брюки, остригли под мальчишек. И служба началась.　

Пятый день строит Маша Трисанова с подругами дорогу к пирсу. И участок-то пустяковый — всего семь километров, но кажется, что ему не будет конца. С утра до позднего вечера роют девчата глубокие канавы, чтобы осушить это проклятое болото, с утра до вечера рубят хворост и укладывают его на дорогу. Ноет спина, болят натруженные руки. Но хуже всего, что почти каждый день монотонно, назойливо льет дождь. Одежда прилипла к телу, в канаве не видно, куда вонзать лопату, — все дно покрыто грязной водой.　

Подошел командир взвода лейтенант Егоров. На подбородке кусок засохшей земли, руки, сапоги и даже гимнастерка измазаны грязью. Сказал тихо, словно бы между прочим:　

— Второй взвод сегодня процентов сто двадцать даст.　

Девчата молчат. Молчит и лейтенант. Чтобы прервать гнетущее молчание, Маруся Морозова спрашивает:　

— Когда же нас на посты будут ставить? Служим в роте регулировщиков, а занимаемся бог знает чем.　

Лейтенант затягивается папиросой и говорит:　

— На постах вы еще постоите. Важнее сейчас дороги привести в порядок. По ним ведь все снабжение Ленинграда идет. А сто двадцать процентов по нынешним нормам — это много, очень много.　

И опять замолчал. Когда уходил, Маша Трисанова сказала:　

— Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, не отстанем от второго взвода.　

В этот день она выполнила норму на 150 процентов. Правда, работала дотемна, но зато была первой.　

— Девица с характером, — заметил командир роты, обращаясь к лейтенанту, рассказавшему ему об итогах дня.　

Когда ремонт участка был закончен, девушек-красноармейцев направили на погрузку барж. Нелегкое это дело — по шаткому трапу пронести мешок с картошкой пли с крупой. Трап качается, мешок давит с такой силой, что, кажется, еще немного — и упадешь. Не для восемнадцатилетней девушки такая работа, да что поделаешь. Успех навигации в те дни зависел не столько от экипажей судов, сколько от работы на портовых пирсах. Маша Трисанова не жалела себя. Отдыхать садилась последней, поднималась по трапу первой.　

Так прошли лето и осень 1942 года.　

Наконец, Трисанова приступила к исполнению своих прямых обязанностей. В ее руках надолго появился «всемогущий» жезл регулировщика. Маша стояла на одном из бойких постов.　

Осень в тот год выдалась на Ладоге штормовой. Только к середине декабря покрылось капризное озеро льдом, но он был настолько тонким и непрочным, что потребовалась еще неделя томительного ожидания. 22 декабря на лед спустились роты дорожников и регулировщиков. За плечами винтовки, в руках кирки и ломы. Весь день и всю ночь они прокладывали трассу — убирали торосы, устанавливали вешки с фонарями.　

На следующий день Маша Трисанова, работавшая с киркой на первых десяти километрах трассы, увидела, как по очищенной ими дороге пошли первые пять полуторок. Как она им тогда обрадовалась!　

Вечером Машу вызвал командир роты.　

— Собирайтесь, Трисанова. Поведете колонну.　

— Одна?　

— Может быть, взвод охраны выделить?　

Странный он, право! Разве речь идет о страхе. Разве хоть раз оставила она пост на дороге, когда появлялись фашистские самолеты, пряталась, когда начинался обстрел? Просто не верилось, что такое ответственное дело поручают ей одной.　

Трисанова взяла винтовку, лыжи, фонарь и отправилась на берег. Колонна была уже готова в путь. Маша сошла на лед, надела лыжи и сказала:　

— Идти за мной, в сторону не сходить.　

Пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно — путь не маленький. Но Маша не чувствовала усталости. Ей было радостно сознавать, что вот она, рыжая Марийка, хрупкая девчонка, ведет темной ночью в осажденный Ленинград целую колонну воинов, которые через несколько дней пойдут в бой и будут громить врага. За ней идут, на нее смотрят, в нее верят сотни людей.　

В роту вернулась перед утром. А днем вновь ходила по трассе, показывала путь машинам, повозкам. И так почти каждый день. Походы в ночь и в пургу стали делом обычным, будничным.　

Самоотверженно работала девушка. В одном из приказов Военного Совета Ленинградского фронта среди других отличившихся воинов было названо имя Трисановой Марии — проводника воинских колонн. Тогда же ей присвоили звание сержанта