«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

с еще некоторыми империалистически-политическими “экспертами”, собственно, и управляют Германией»[124]. Действительно, связи в военно-морских и дипломатических верхах, прямая ориентация на Тирпица объясняли осведомленность публициста, его настойчивость при обсуждении вопросов финансирования военно-морской программы, его откровенный милитаризм. Лозунгом Ревентлова стали слова «Опасность – в промедлении!»[125]. С этих позиций он критиковал и решения Гаагской мирной конференции, и пацифистов, и сторонников интернационализма. Со временем интерес к собственно военно-морским проблемам перерос у него в стремление разобраться в вопросах внешней политики, объяснить себе и читателям, кто именно мешает Германии обрести «место под солнцем». Острие своей критики Ревентлов направил против «западного империализма», под которым он понимал прежде всего британскую колониальную систему, основанную на британском господстве на море[126].

Внешне без особых усилий отставной морской офицер превратился в идеолога германского экспансионизма. Его главная книга «Германская внешняя политика» стала своего рода естественным и в высшей степени авторитетным подведением итогов тех усилий, которые милитаристские круги Германии затратили, чтобы привести немцев к мировой войне. Неслучайно ее первое издание вышло в 1914 г.

В годы войны Ревентлов – непримиримый враг нерешительности и уступок. Он не сомневался, что торжество немецкой идеи в мире связано с победами германской армии и флота. В 1915 г. он издал книгу, где разоблачал английскую политику, цели, средства и методы действия которой он называл империалистическими. Книга с ярким названием «Вампир континента» имела исключительный успех у немецкого читателя, в 1916 г. вышло ее 11-е (!) издание, а последнее, 14-е, появилось в 1940 г., служа целям нацистской пропаганды.

Однако было бы в высшей степени неверно истолковывать взгляды и публицистику Ревентлова в духе прямолинейного служения «германскому военному могуществу на суше и на море». В его истолковании германский экспансионизм, несомненно, очень близко смыкался с практическими целями кайзеровских дипломатов, генералов и адмиралов. Но вместе с тем Ревентлов, хотя и не так настойчиво, как Рорбах, подчеркивал недостаточность военных аргументов, ставил под вопрос необходимость территориальных захватов[127]и постоянно подчеркивал, что главное его желание – духовное единство Германии не во имя военных побед, но ради торжества немецкой идеи в мире.

Взгляды Ревентлова были глубоко противоречивы. Стоя на вершине публицистической известности, он сожалел, что граф скатился до положения «пролетария». От военно-морских вопросов он обращался к попыткам серьезного философствования, к размышлениям о социальной несправедливости. Отдавая дань неприятию бюргерского благополучия, он в 1908 г. написал «Славный мир, сладкое согласие» – едкую, полную злой иронии политическую сатиру на современное положение в стране и в мире[128], пронизанную «интеллектуальной антиинтеллектуальностью»[129], где явно ощущалось влияние Франциски.

В послевоенной Германии Ревентлов не нашел себе места.

Стремление стоять над повседневной политической и общественной жизнью, не обладая при том ни прежним публицистическим влиянием, ни весомыми источниками информации, обрекало Ревентлова на идейное одиночество, которое внешне проявлялось в странной переменчивости позиции. Оставаясь убежденным противником «западного империализма», Ревентлов в 1919–1920 гг. высказывался за взаимодействие с Красной армией для борьбы с Польшей Пилсудского и силами Антанты. Он исповедовал антиамериканизм, в начале 20-х годов полагал, что контакты с представителем III Интернационала Карлом Радеком и немецкими коммунистами будут полезными для борьбы за свободу всех угнетенных народов. Граф презирал Г. Штреземана и его политику мира, поддерживал планы диктатуры генерала Секта, в рамках фелькишеского движения участвовал в политической борьбе и в 1924 г. был избран депутатом рейхстага.

В 1927 г. Ревентлов, прежде высокомерно третировавший Гитлера, вступил в НСДАП, где, впрочем, не играл заметной роли. Вместе со сторонниками братьев Штрассеров он выступал «за немецкий социализм», изложению основ которого посвятил книгу с характерным названием «Civitas Dei Germanica». В последние годы Веймарской республики Ревентлов был и против Гитлера, и против Гарцбургского фронта, и против правительства, искал путь к новой Германии. В его суждениях смешались старые представления о немецкой миссии в мире с идеями национал-социализма. Помня о своих прежних заслугах, Ревентлов обличал «лжецов», которые пишут о германской ответственности за развязывание мировой войны. С приходом Гитлера к власти Ревентлов примиряется тем легче, чем больше это совпадает с желанным для него подъемом германского военного духа. Однако старая экспансионистская программа была им забыта, не совпадая с «духом времени», он отстаивал свободу личности, выступал против нагнетаемой расовой ненависти и преследования евреев[130], осуждал террор СА и «ночь длинных ножей». В рамках борьбы за свободу религии он (скорее, для самоутверждения как постоянного оппозиционера) в бездуховное время гимна Хорст-Вессель и Марики Рекк вновь открывал для немногих читателей забытые труды деятелей церкви и теологов, программные документы 1848 г. Умер Ревентлов 21 ноября 1943 г. в Мюнхене.

Несмотря на сложность мировоззрения и запутанность жизненного пути Ревентлова, главное в нем и в его публицистике оставалось неизменным. И эта неизменность делала его многочисленные работы зеркалом общественных и политических изменений в Германии и в мире от периода становления Германской империи до начала крушения Третьего рейха. Ревентлов всегда, по справедливому выражению Х. Боога, оставался «великим дилетантом»[131]. Блистательный пропагандист, идеолог германской политической, военной и духовной экспансии, религиозный мыслитель, журналист и историк, он служил идеям Великой Германии, не считая нужным искать для них опоры в чем-то ином, кроме «единства германской нации и ее духовных устремлений», подкрепленного соответствующей военной программой. Как и Рорбах, Ревентлов в основе своих воззрений безнадежно утопичен, что особенно наглядно проявилось в его бесплодных усилиях приспособиться к меняющемуся послевоенному миру. Служение экспансионистскому идеалу привело Ревентлова к общественной изоляции, идейному и человеческому краху. Но именно стремление сохранить верность этому идеалу делает интересным и исследовательски необходимым обращение к наследию этого аристократа и борца за Великую Германию.

4

Если Ревентлов и в особенности Рорбах стремились – осознанно и целеустремленно – выявить, определить и сделать достоянием общественности весь комплекс идей германского экспансионизма, если они по праву могут быть названы его идеологами, то их старший современник Шиман преимущественно разрабатывал одну – но при этом важнейшую! – сторону экспансионистских воззрений. В течение многих лет он писал о международных отношениях, внешней политике и обретении Германией «достойного места» среди великих держав. Достойным Германской империи, по твердому его убеждению, могло быть лишь безусловное первенство. Более последовательный, чем Ревентлов и Рорбах, но и более односторонний, чем они, Шиман по праву разделяет с ними ответственность за общественно-политическую и историческую репутацию германского экспансионизма.

Как публицист Шиман был не менее известен, нежели Рорбах и Ревентлов, как ученый – обладал европейским признанием, но подлинное его значение определяется тем огромным закулисным влиянием, которое он оказывал на Вильгельма II и его ближайшее окружение при выработке внешнеполитической стратегии. Научный