«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

вновь был призван на государственную службу: 24 апреля 1918 г. сам Вильгельм II уведомил Шимана телеграммой о том, что тот назначен куратором вновь открытого немецкого университета в Дерпте. Это произошло на следующий день после того, как захлебнулось очередное немецкое наступление во Фландрии, но для Шимана у кайзера время находилось всегда.

Шиман остался верен себе, решительно проявляя на новом посту национализм и остзейскую провинциальность. Он не желал брать на должности преподавателей и профессоров никого, кроме немцев, отказывая в приеме латышам или эстонцам. Но времена изменились, и действия Шимана вызывали недовольство в либеральных остзейских кругах, на что он, в частности, жаловался Вильгельму II 28 августа 1918 г., но безрезультатно: на фронтах начинался окончательный развал немецкой армии, и кайзеру было не до далекого университета.

Ноябрьскую революцию Шиман перенес тяжело. Новые условия противоречили всему, ради чего он жил и работал. Он считал необходимым предпринять «решительные действия», чтобы спасти Германию от ее тогдашнего состояния, которое он называл «позорной гибелью». Но его голос не был услышан, да он и не предлагал ничего конкретного. Предмет его особых забот – европейское единство в борьбе с «русской опасностью» и Германия как оплот против нового варварства. Социальных последствий Октябрьской революции он не видел, как не желал видеть социальных перемен на родине. В 1919 г. он писал, предвосхищая советологические штампы: «Европа должна, если она не желает добровольной гибели, больше, чем прежде, считаться с этой новой формой русской опасности. Сейчас повторяются дни Чингисхана и Батыя. Человеческие орды стремятся с востока на запад… Но что такое сейчас немецкая граница, этот бастион Европы? Разрушено то, что называли прусским империализмом, и теперь возникла много более страшная опасность того, что цивилизованный мир падет жертвой жестокого бескультурья коммунистического эксперимента»[143].

Шиман до последних дней продолжал работать, писать и печататься. Он умер 26 января 1921 г., но еще 28 января была опубликована его статья в честь дня рождения императора Вильгельма II. В программном предисловии к одному из томов «Германии и большой политики» Шиман писал, что он видел свою «существенную задачу в том, чтобы содействовать всему, что делает Германию сильной, ибо только тот пользуется уважением и безопасностью, кто может подтвердить и защитить и то, и другое»[144]. Субъективно он был далек от культа грубой силы и «железного кулака», но есть и его доля вины в том, что к концу его жизненного пути Германия выглядела не так, как он мог бы ей пожелать.

Если отрешиться от русофобии и остзейской одиозности Шимана, то его взгляды были достаточно типичны для консервативно-монархических представителей германского экспансионизма. Его политическим идеалом была Германская империя, созданная Пруссией. Для Шимана Пруссия была сердцем империи, и не раз из-под его пера появлялись подлинные гимны прусскому духу вильгельмовской Германии: «Мы полагаем, что тот, кто ищет подлинную свободу, свободу, которая не основывается на несвободе других и предоставляет каждому простор действовать согласно своим способностям, тот найдет ее у нас более, нежели где бы то ни было еще на нашем старом континенте. Стоящая над партиями монархическая власть, которая внутри страны не оставляет места для тирании и для чьих-либо своекорыстных интересов, а вовне достаточно сильна, чтобы защищать Родину и энергично представлять ее интересы, – таков наш политический идеал. Он проявил себя на деле, насколько это позволяет несовершенство творений рук человеческих, в нашей прусской конституции»[145].

Немецко-прусский патриотизм Шимана несомненен, он питал его стремление говорить от имени всех немцев и во имя Великой Германии, что было достаточно обычно для экспансионистов. Обратной стороной этого патриотизма был «шиманизм» – сплетение милитаризма, империализма и шовинизма, личное изобретение Теодора Шимана, благодаря которому это понятие не сходило со страниц английских и французских газет.

Восходил «шиманизм» к знаменитой статье Шимана от 14 июня 1905 г., где он комментировал исход Марокканского кризиса и последовавшую за этим отставку Делькассе. Шиман писал, что Делькассе «заблуждался, полагая, что немецко-английская война означает опасность только для Германии. Германия может подобную войну, за которую – как мы это видели – следует поблагодарить Францию, вести не иначе как во Франции. Об этом в Германии нет двух различных мнений. Мы полагаем, что в этом вопросе наши соседи также не заблуждаются, и падение Делькассе можно привести как доказательство этого»[146]. Основная мысль Шимана была в том, что в случае войны с Англией и почти неизбежного уничтожения германского флота Германия с ее подавляющим преимуществом на суше возьмет реванш во Франции, использовав ее в качестве своего рода заложника. Это была «теория заложника» барона Гольштейна, вся негативная слава за которую досталась, однако, Шиману. Именно после этого эпизода возник термин «шиманизм», за которым стояли шантаж и военные угрозы как инструмент германской внешней политики.

«Шиманизм» дискредитировал возвышенные идеи экспансионистов о торжестве немецкой идеи в мире, но одновременно он был логическим развитием одной из сторон экспансионизма. Еще в 1921 г. о нем помнили, что зафиксировал Рорбах в своей «Германии среди мировых народов». Особых оценок этому явлению Рорбах не давал, но и после военного поражения и крушения Германской империи был согласен с Шиманом в том, что в случае войны на территории Франции последняя должна будет за это «благодарить Англию»[147].

Внешнеполитическая концепция Шимана вполне соответствовала милитаристскому духу времени и шла навстречу распространенным в немецком обществе аннексионистским настроениям. Ее экспансионистская специфичность проявлялась в рассуждениях о необходимости завоевания Германией «места под солнцем» ради блага всего мира, ибо, по Шиману, Германия должна стать не только великой державой, но и духовным центром западной цивилизации. Средство достижения высших целей германского экспансионизма для него одно – сила. В этом Шиман расходился с Рорбахом и сближался с Ревентловым, который, воспевая военный флот, убеждал всех и самого себя, что делает это во имя сохранения мира. По Шиману, «самой надежной гарантией мира, не только для Германии, но и для всей Европы, остается, несмотря ни на что, сила и боевая готовность Германской империи, единодушие кайзера и народа в решимости отстаивать наше достойное право и наше положение в мире, и тем самым, как мы надеемся, будут побеждены тайные, равно как и открытые враги мира во всем мире»[148].

Общеполитические взгляды Шимана были довольно просты и вытекали из его исторического мировоззрения. Движущей силой истории является не само существование государств, а их соперничество и борьба. Война при этом является хотя и злом, но злом неизбежным, и не имеет принципиальных отличий от иных, легитимных средств достижения государственных целей. Другая его основная мысль – о решающей роли сильной