Аромат империй. «Шанель № 5» и «Красная Москва». Эпизод русско-французской истории ХХ века - Карл Шлёгель

В 1936 году он даже стоял на трибуне Мавзолея, принимая парад спортсменов и спортсменок. Правда, позже он внес изменения в свою слишком наивную картину страны, чем вызвал ненависть лояльных Москве левых 94. Кульминационным пунктом французско-русских контактов был, вероятно, Первый Международный конгресс писателей в защиту культуры (1935). На него были приглашены такие немецкие знаменитости, как Анна Зегерс, Генрих и Клаус Манны, Бертольт Брехт и Лион Фейхтвангер, а из Советского Союза Илья Эренбург и Борис Пастернак. Но московские события — сначала показательные процессы с безумными самообвинениями и казнями известных революционеров, а потом пакт Молотова — Риббентропа — означали конец старой левой гвардии Народного фронта 95.

Связи между Парижем и Москвой выстраивались в течение многих десятилетий. Парадоксальным образом мы обнаруживаем их следы в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», начатом в эпоху НЭПа и законченном в тридцатых годах. Эта глава романа называется «Черная магия и ее разоблачение» 96. Она приводит нас в театр Варьете, где выступают клоун и блондинка-танцовщица в трико и короткой юбочке. Обсыпанный белой пудрой конферансье Жорж Бенгальский объявляет выход магистра магии мосье Воланда, каковой появляется в сопровождении долговязого субъекта по имени Фагот и жирного черного кота. Они сообщают зрителям, что имеют намерение выяснить, как изменились москвичи внешне и внутренне, и показывают разные фокусы: по залу разлетаются рублевые купюры, кот отрывает конферансье голову, но она тут же возвращается на шею конферансье. Во время следующего фокуса сцена превращается в дамское ателье, явно скопированное с парижского модного бутика. В конце представления советские гражданки, раздетые чуть ли не догола, разбегаются, кто куда.

«И тотчас пол сцены покрылся персидскими коврами, возникли громадные зеркала, с боков освещенные зеленоватыми трубками, а меж зеркал витрины, и в них зрители в веселом ошеломлении увидели разных цветов и фасонов парижские женские платья. Это в одних витринах, а в других появились сотни дамских шляп, и с перышками, и без перышек, и с пряжками, и без них, сотни же туфель — черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, и с ремешками, и с камушками. Между туфель появились футляры духов, горы сумочек из антилоповой кожи, из замши, из шелка, а между ними — целые груды чеканных золотых продолговатых футлярчиков, в которых бывает губная помада.

Черт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем черном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил ее причудливый шрам на шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой.

Фагот, сладко ухмыляясь, объявил, что фирма совершенно бесплатно производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские модели и парижскую обувь. То же самое он добавил относительно сумочек, духов и прочего.

Кот начал шаркать задней лапой, передней и в то же время выделывая какие-то жесты, свойственные швейцарам, открывающим дверь.

Девица, хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное:

— Герлэн, Шанель номер пять, Мицуко, Нарсис Нуар, вечерние платья, платья коктейль…

Фагот извивался, кот кланялся, девица открывала стеклянные витрины.

— Прошу! — орал Фагот. — Без всякого стеснения и церемоний!»

Дамы из зала поднимаются на сцену. И получают на память об этом вечере флакон духов.

«— Фирма просит вас принять это на память, — сказал Фагот и подал брюнетке открытый футляр с флаконом.

— Мерси, — надменно ответила брюнетка и пошла по трапу в партер. Пока она шла, зрители вскакивали, прикасались к футляру.

И вот тут прорвало начисто, и со всех сторон на сцену пошли женщины.

В общем возбужденном говоре, смешках и вздохах послышался мужской голос».

Голос протестовал против дикого поведения женщин, которые к тому же тарахтели по-французски, даже те, кто не знал по-французски ни слова.

«Опоздавшие женщины рвались на сцену, со сцены текли счастливицы в бальных платьях, в пижамах с драконами, в строгих визитных костюмах, в шляпочках, надвинутых на одну бровь…

Женщины наскоро, без всякой примерки, хватали туфли. Одна, как буря, ворвалась за занавеску, сбросила там свой костюм и овладела первым, что подвернулось, — шелковым, в громадных букетах, халатом и, кроме того, успела подцепить два футляра духов».

Публика требует просвещения и разоблачения мага.

«Ополоумевший дирижер, не отдавая себе отчета в том, что делает, взмахнул палочкой, и оркестр не заиграл, и даже не грянул, и даже не хватил, а именно, по омерзительному выражению кота, урезал какой-то невероятный, ни на что не похожий по развязности своей марш…

В Варьете после всего этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского… слышались адские взрывы хохота, бешеные крики, заглушаемые золотым звоном тарелок из оркестра.

И видно было, что сцена внезапно опустела и что надувало Фагот, равно как и наглый котяра Бегемот, растаяли в воздухе, исчезли, как раньше исчез маг в кресле с полинявшей обивкой» 97.

Булгаков вполне мог предположить, что его читатели знакомы с духами «Chanel № 5». Он описывает мир французского бутика, где духи играют большую роль. Зрители Варьете приходят в экстаз, флакон воспринимается как символ волшебных чар, целый зал впадает в транс.

Вся обстановка аукциона, поведение публики и, прежде всего, выкликаемые марки духов намекают на двадцатые годы, на рыночный капитализм НЭПа. Но самое существенное в этой главе — аллегория, намек на всеобщий когнитивный диссонанс тридцатых годов, эту смесь безумия, отчаяния и жажды избавления, на состояние социального транса в атмосфере партийных чисток, когда уже невозможно различить ложь и истину, реальность и фикцию 98.

Неосуществленный проект Огюста Мишеля — духи «Дворец Советов»

С мая по ноябрь 1937 года в Париже снова проходила Всемирная выставка, которую посетили миллионы людей. Самое большое впечатление производили павильоны Германского рейха и Советского Союза. Возведенные на Марсовом поле, перед силуэтом Эйфелевой башни, они символизировали столкновение двух миров, двух систем. Советский павильон — его проектировал Борис Иофан — демонстративно бросал вызов немецкому павильону, спроектированному Шпеером, любимым архитектором Гитлера.

Советский павильон венчает мощная, устремленная вперед и ввысь скульптурная пара Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». Перед входом в немецкий павильон торчит статичный монумент «Дружба» работы Арно Брекера — две обнаженные мужские фигуры. Две архитектуры, две системы, два мировоззрения 99. Боевой смотр сил, которым в ближайшие годы суждено определить судьбу Европы.

Послевоенный порядок разрушался. Одна за другой обнажались приметы предвоенного времени: война Муссолини в Абиссинии в 1935 году; захват рейнских областей и ремилитаризация Германии в 1936-м; нацистская показательная олимпиада в Берлине и аншлюс Австрии в 1938-м;